Мысль была обдумана, взвешена и принята к исполнению, а гигантская волна все еще подпирала небо. Волна стояла так долго, что Мира успела обдумать еще одну мысль: что если попробовать себя ущипнуть. Вдруг проснусь? Волна стояла. Графиня стояла у подножья волны. Никто не делал первого шага. Вторая мысль показалась графине совсем неудачной. Она вспомнила, что за секунду до смерти в голове человека пролетает вся жизнь, но, сколько графиня ни играла с судьбой, ей ни разу не случилось запустить «кинохронику». Каждый раз лезла в голову чепуха. Каждый раз она умирала без ретро-воспоминаний, и теперь в голове мололась всякая ерунда, словно она не жила все эти годы, а смотрела кино про чужую жизнь.

Время шло. Ничего не происходило. Графиня решила запустить «кинохронику» усилием воли: она вспомнила несколько эпизодов детства и юности. Все они оказались связанными с великим Юргеном Хантом. Мира вспомнила день, когда простилась с ним навсегда, вспомнила, почему простилась. Тогда ей в голову не пришло задуматься о причине. Ее просто снесло волной. Сбило с палубы корабля и швырнуло на необитаемый остров. Воспоминания об Оскаре немного согрели душу и привнесли порядок в растрепанный внутренний мир, но «киноаппарат» заклинил на детских образах. Напомнил интерьер парижской квартиры с камином, превращенным в помойку, бесконечные разговоры о жизни: пьяные разговоры, трезвые разговоры. Вечеринки, поездки в Альпы и ощущение полной бессмыслицы, ничего не значащей ерунды, карнавально шествующей мимо нее в коктейльных платьях и смокингах. Графиня поняла, что ее «кинохроника» не желает крутиться, и следующая волна смоет ее с планеты. Она поняла, что совершила ошибку, явившись сюда просить за Эккура, потому что человек не может просить за Ангела. Человек ни на что не имеет права, только сдохнуть на потеху толпе, на плахе или на виселице. Графиня твердо решила кануть в морской пучине и попробовала шагнуть вперед, но тело окаменело.

Графиня приложила усилие, но тело не подчинилось, словно не принадлежало ей. Графиня собралась с духом, чтобы расслабить руки, сжимавшие ствол, но пальцы только сильней побелели. Новая попытка овладеть своим телом, лишила ее чувств. Последнее, что помнила Мира — это черное небо над белой землей, которая вдруг вырвалась из-под ног человеческих и скрылась в космической пустоте.

— Главное оружие воина — вера, — сказал Валех. — Оружие — фетиш, доспехи — обертка. Все, что защитит настоящего воина — его непоколебимая вера в то, что справедливость восторжествует, потому что настоящий воин может воевать только на стороне справедливости.

— А если он не верит в справедливость? — спросила графиня и поняла, что жива.

— Ничего, ничего, — успокоил знакомый голос. Сильная рука приподняла ее голову и подложила под нее охапку соломы. — На хорошего воина хватит подлости. Будет работа.

Мира узнала человека, оборонявшего восьмой дольмен. Его глаза цвета лазурной волны, загорелое лицо и плечи гребца, бежавшего с римских с галер. — Ничего, — успокаивал воин, — с каждым бывает. Бывает и хуже. Вон, Драный… сколько позорился!

— Извини… — сказала графиня, — забыла, как тебя звать?

— Собек, — повторно представился человек и поставил возле графини деревянный бочонок. — Зови Крокодилом, если хочешь. Не обижусь.

— Собек… я ведь здесь по ошибке, правда? Я не участвовала в конкурсах на это место.

— Раз жила, значит участвовала. Раз выжила, значит победила. Чего скромничать? Давай-ка выпьем пивка… — Он приподнял графиню и дал в руки чашу, наполненную черной жидкостью с ароматом жженого ячменя и вишневой косточки. Графиня проглотила пиво и почувствовала, что кровь потекла по ее застывшему организму.

— Собек…

— Что?

— Еще…

Графиня выпила еще порцию. Головокружение прошло, море поднялось к стенам крепости и вернуло себе нормальный оттенок. У пристани маячил пиратский катер. По берегу бегал рыцарь с подносом, на котором стоял массивный телефон образца позапрошлого века. За аппаратом тянулся оборванный провод.

— Мой прадед был воином, — сказала графиня, — прапрадед тоже, и прапрапрадед… Не знаю, насколько храбрыми, но все уходили в отставку в больших чинах. А я тут причем? За что они издеваются надо мной, Собек? За то, что я бывшая подружка Зуба? Так с ним покончено. Кстати, надо ему позвонить, чтоб прислал Густава. Отсюда можно звонить в Монте-Карло?

— Видишь быстроходную лодку? — спросил Собек.

— Ну, вижу.

— Твой Зуб здесь должен каждому встречному. Позвонишь Зубу — они привезут сюда его голову, одетую на копье.

— Значит, не Жорж устроил мне этот аттракцион?

— Здесь никто не платит по чужим долгам. Каждый отвечает за себя и вправе требовать вознаграждения.

— Золотыми монетами моих проблем не решить. Собек, разве они не обязаны выполнить просьбу человека, которого посылают на смерть?

— Обязаны.

— Почему же они говорят, что я не имею права?

— Врут.

— И что же мне делать?

— Требуй. Никуда не денутся.

— Но они сказали, что человек не имеет права просить за Ангела.

— А ты не проси за Ангела. Проси за десять Ангелов сразу. Торгуйся. Дави и уступай по капле, пока не получишь свое.

— Но они сказали!.. — воскликнула Мира и поняла, что выпила мало пива. Чтобы придти в себя, ей нужно было осушить бочонок и послать за добавкой. А еще… дать по черепу рыцарю с телефоном, который бездарно бегал по берегу моря, волоча оторванный шнур. Еще лучше, отрезать от этого лживого форта девятую башню, утопить ее в море…

— Тебе положено требовать, — сказал Собек. — Ты — человек, существо бесправное, и терять тебе нечего. В следующий раз требуй и угрожай.

— Я не могу бесконечно играть в эти игры.

— Сможешь. Втянешься. Проситься будешь. Только не бери на себя больше, чем утащишь.

— Но я не могу таскать на себе цунами…

— Нет, можешь, — возразил Собек. — Мертвого Ангела тащить из могилы труднее.

Рыцарь с подносом заметил графиню и перестал маячить. Он кинулся к ней и упал на колено. Телефон с оборванным проводом истерично хрипел. Подпрыгивал, бился в конвульсиях и наливался жаром, пока графиня не сняла с аппарата трубку.

— Смольный слушает!

— Ваше сиятельство… — услышала она взволнованный голос Артура. — Мне конец! Прощай. Не держи зла на собаку. Помни обо мне хорошее, и передай привет Валерьяновичу. Скажи, что я ему благодарен за все. Завтра твоего пса прибьют и швырнут на помойку. Ваше сиятельство, вы были самым светлым пятном моей скотской жизни…

— Артур? — удивилась графиня. — Где ты?

— Здесь, в сортире «аэропорто-ди-Милано», если тебе интересно. Звоню, звоню…

— Господи! Там уйма сортиров! У мужском или женском?

— Издеваешься? В женском, конечно. В мужском меня давно бы нашли. Сеньора любезно одолжила мне телефон… Мирка, спаси меня или простись с деньгами, которые я тебе задолжал!

— Сиди, где сидишь! — приказала графиня и связь прервалась, потому что телефон на подносе умер естественной смертью. Он просто развалился от удара трубкой о ржавые рычаги и раскатился по подносу. — Постарше аппарата в крепости не нашлось? — спросила графиня. Рыцарь учтиво поклонился в ответ. — Принеси телефон из моего рюкзака. Стоп! Принеси рюкзак, — графиня огляделась, но рюкзака не нашла. — Хорошо, неси, что найдешь! — приказала она, и рыцарь скрылся за воротами форта.

— Пройдет время, — сказал Собек, — и телефон на подносе станет маяком твоего возвращения.

— Никогда! Я не собираюсь здесь воевать. Передай командиру, пусть призывает следующего по списку. У меня полно проблем на гражданке.

— Воскрешение Мертвых Ангелов?

— Не твое дело, Собек! Как-нибудь сама разберусь.

— Я хотел бы помочь.

— Помоги.

— Но не знаю, как.

— Тогда не мешай, — графиня проводила Собека хмурым взглядом и приложилась к бочонку. — Крокодилы меня еще жить не учили, — ворчала она, а черное пиво текло по ее щекам и капало на рубашку. — Все меня учили жить, кроме крокодилов! Нашли себе развлечение, устраивать бедной девушке проверку на вшивость. Подождите, скоро я вам устрою…