— Нет, это уж слишком!

— Мобильник, ключи, билеты… на стол, — приказала графиня.

— Мира, он не заряжен, — предупредил доктор.

От хлопка содрогнулся хлам на секретарском столе, осколки стекла посыпались на тротуар. Доктора передернуло. В кабинете запахло гарью.

— Уже заряжен, — сообщила графиня, а в следующий раз я прицелюсь. Не бойся, не убью, но больно будет. Билеты, документы, телефон…

Дрожащей рукой доктор достал из кармана все перечисленное и подвинул к краю стола.

— Психопатка! — подтвердил он диагноз. — Лучше сразу застрелись. Ты не знаешь, как люди гибнут в авиакатастрофах. Ты не видела их трупы.

— Не твоя забота, — произнесла графиня, не спуская с прицела собеседника.

— Тебя разорвет от перепада давления, как жабу! Тебя будут собирать по частям, и складывать в гробу мозаикой.

— Прекрасно! Тебя привлекут в качестве консультанта. Не упусти свой шанс заработать.

— Прикинулась Господом Богом, да?

— Ты же прикинулся доктором, — спокойно сказала графиня, складывая документы в сумку, — и все поверили. Потащились к тебе с болячками. Почему ты думаешь, что я прикинусь хуже?

— Чокнутая идиотка!

— Это ты идиот, Женя! Ты всю жизнь мечтал вытаскивать людей с того света, а они как стремились в гроб, так и стремятся, хоть по частям, хоть целиком. И что осталось от твоей мечты? Воспоминание о том, как провалил экзамен в медицинский? О том, как побоялся повторить попытку? И кому лучше оттого, что ты сейчас не на своем месте? Твоим покойникам-пациентам? А знаешь, почему ты не стал врачом? Потому что не верил…

— Ну, хватит! — прокричал Женька. — Тебя эта история не касается! Особенно теперь!

— А раз хватит, то полезай в шкаф, я тебя там закрою. Давай, давай. И не вздумай дергать ногами.

— Чокнутая… — проворчал доктор, размещаясь в шкафу. — По-дурацки жила, по-дурацки подохнешь!

— Послушай меня, умник, — сказала на прощанье графиня. — Если тебе не надоело утешаться своими фантазиями, то я своими сыта по горло. Ты еще не понял, что глупо ждать подарков с небес? Ты не знаешь, что нас с тобой создали не для красоты душевной, а для того, чтобы смотреть на нас и тащиться, какие мы идиоты. Никакой Автор, никакой Ангел не изменит твоей дерьмовой кармы, потому что им нравится видеть тебя неудачником. Это их поднимает в собственных глазах. Так что продолжай, доктор, принимать пациентов в шкафу, а мне не мешай. Или я сегодня же захлопну эти «открытые небеса», или тому, кто сочинил мою историю, придется вносить правки в свое убогое сочинение.

— Идиотка, — ответил доктор из шкафа, но в ответ услышал звонкий хлопок двери.

«Он не ответил, — плакала графиня и шла по дороге, а ветер сушил ее слезы. — Он не написал, даже не прочел письма, которое определило всю мою жизнь. Все двадцать лет он не знал, кто я такая, и жил? Он посмел прожить жизнь, даже не узнав обо мне?» Машины загоняли ее на обочину, пугали гудками, предлагали услуги, в которых их сиятельство не нуждалось. «Мое письмо прочел придурок Кауфман, — рассуждала графиня, — и не счел нужным его показать… Счел нужным выбросить. Почему меня всю жизнь тошнило от Кауфмана? Потому что он лишил меня этой жизни. — Графиня пожалела, что оставила в редакции заряженный пистолет. — Он ничего обо мне не знал, а я столько лет ждала, прежде чем придти в гостиницу. Почему я ждала столько лет? Почему не сделала этого сразу? Потому что тряслась, как доктор Русый перед экзаменом по биологии? Или потому что меня просто не было на свете? Он помнит меня с момента, когда увидел в отеле, и больше ни черта не помнит?» — слезы досады катились по щекам. Мире до смерти захотелось упасть на сидение такси, зарыдать в одиночестве, и машина остановилась перед ней сама, словно возникла из хаоса.

— В аэропорт, — скомандовала она и узнала водителя, но было поздно, дверь захлопнулась, сопротивление не имело смысла.

— Нет!!! — воскликнула Мира.

— Что нет? — спросил человек за рулем.

— Я сказала, нет!

— Но я не задал вопрос.

— Я не собираюсь слушать вопрос, на который уже ответила. Я сказала, нет, Жорж! И это окончательно.

— Вырвала меня из Монако, где я почти уладил дела, и не хочешь послушать, какие дела я уладил?

— Мне неинтересно.

— А я между тем приобретал лодку. О… ты не знаешь, что это за лодка.

— Мне неинтересно слушать про ваши лодки.

— Но это твоя лодка, Мира. И характер у нее твой. Две тысячи лошадиных сил, два шестнадцати цилиндровых двигателя. Каково? В ней три комнаты, не считая капитанской каюты, и все это в нетерпенье бегает по заливу со скоростью пятьдесят миль в час, не может тебя дождаться. И как бегает! Скачет по волнам, как дельфин. Я отдал за нее четыре миллиона, но эта хищная стерва того стоила. Можно перегнать ее в Сен-Тропез прямо сейчас, можно оставить в Монте-Карло, там проще было оформить сделку, и проще будет обслуживать. К тому же у меня квартира на побережье… с видом на гавань. Ты могла бы в ней жить. Мы могли бы в ней жить…

— Я или мы? — не поняла графиня.

— Реши сама, — Жорж закурил. — Мы едем смотреть лодку или продолжаем рваться в аэропорт?

— Ах, Жорж, — вздохнула Мира. — Если б в моей жизни не было Ханта, ты был бы для меня идеальным мужчиной. Но Хант в моей жизни все-таки был. Это меня в его жизни не было.

— И не будет. У самолета откажут двигатели при посадке. Что ты собираешься делать там, в небесах, над подмосковным поселком?

— Я? Ничего. Если ты дочитал мою судьбу до конца, сам знаешь, что будет.

— Да, знаю. Я восхищаюсь твоей отвагой, девочка, но боюсь, что эта задача тебе не по силе. Ты вылетишь из сюжета на неисправном самолете, и оставишь нашего друга Валеха без душевного чтения.

— Значит, вы мне поможете изменить сюжет, а потом мы вместе поедем в Монако обмывать лодку…

— И мне не под силу.

— Обмывать лодку и смотреть квартиру, — уточнила графиня. — Вы не представляете, что это будет за сюжет, если у нас все получится. Это будет не сюжет, а модерн. Еще никто не писал о людях, переломивших судьбу пополам.

— Некрологи писали до нас, — напомнил Зубов. — Мира, я не берусь за дело, в котором не уверен.

— А я берусь. Я сделаю это, Жорж, и все изменится. Все в моей жизни встанет на свои места, перестанет болеть и шататься. Я не прошу делать что-либо за меня, но если вы мне поможете, мои шансы возрастут многократно.

— Что я могу сделать против авиакатастрофы?

— Поверить мне. Поверьте, Жорж, мы вдвоем из сюжета не вылетим.

— Разумеется, вылетим. И освободим места для других людей, которые будут гораздо разумнее нас. Нет, — отрезал Зубов. — Не поверю, потому что знаю, какой ценой даются подобные трюки, и не хочу, чтобы ты ее заплатила.

— А я хочу, — настаивала графиня. — Мы едем в аэропорт.

— Если ты думаешь, что Ангел получает удовольствие от страданий человеческих, ты ничего не знаешь об Ангелах. Ты также ошибаешься, если считаешь, что страдания Человека доставляют Ангелу беспокойство. Ангела в Человеке не тревожит ровным счетом ничего. Только один вопрос: кто он такой, Человек? Зачем пришел на Землю и когда уйдет?

— Естественный отбор еще не закончен, Валех.

— Ангел бессилен против Человека до тех пор, пока не узнал его. Чем ближе Ангел знакомится с этими существами, тем дальше отодвигается их истинная суть, тем меньше шансов Ангела уцелеть на Земле. Я послал за ответом Человека, которому доверял, но он запутал меня еще больше, потому что Ангел не вправе доверять Человеку. Я научил Человека языку Ангелов, в надежде, что он поможет мне понять себе подобных, но надежда не оправдалась, ибо Ангел Человека ничему не может научить. Я чувствую себя неудачником и не знаю, в чем причина. Мне просто не везет, или я посягнул на то, на что не имею права?

— Естественный отбор не закончен. Люди сами не знают, кто они. И готового ответа для Ангела у них нет.

— Странный естественный отбор: сажать людей в самолет, разбивать его и смотреть, кто выжил на пепелище.