— Просто рентген какой-то, — удивилась она.

— Полугодичное смещение, — предупредил профессор. — Полгода назад здесь был обугленный фундамент и черная поляна. Ты ее видишь? Видишь хоть что-нибудь?

— Я вижу, что ваша дочь не уехала. Она сидит в кабинете и, похоже, шпионит за нами.

— Возможно, я выставил неточный срок. Она любила сидеть в моем старом кабинете… — Натан вгляделся в проекцию, но не увидел ничего кроме пепелища над старым фундаментом.

— Да нет, Натан Валерьянович. Она и теперь там сидит. Больше того вам скажу, ковыряется в телефоне, который я оставила у вас на столе, а там, между прочим, номера всех оторв: от Друида Сэвиджа до… страшно сказать, кого. Полное собрание порочных персонажей эпохи, с которыми юной девушке общаться незачем. Никакого временного смещения я не вижу, потому что вижу часы на стене вашего кабинета…

— И Алису?

— И Алису, — подтвердила графиня.

Боровский выключил прибор и пошел к двери.

— Что за девица растет! Ты подумай… Сейчас я вернусь, — предупредил он графиню, — и будем работать.

— Помнишь, как в детстве ты смотрела кино о войне? — спросил Валех. — «Неужели какие-то люди, — говорила ты, — в то время как все воюют, расставляют на поле боя кинокамеры и записывают все, что там происходит, вместо того, чтобы бить врага? Разве можно заниматься глупостями, когда идет война?» Я пытался тебе объяснить, что такое кино, что дяди и тети надевают костюмы и делают вид, что стреляют друг в друга, но мне ты верила меньше, чем собственным глазам. Ты была убеждена, что человечество не такое лживое… что обман в кино отнимает так много времени и сил… что ни один нормальный Человек не станет заниматься серьезно этакой чепухой.

— Дорогой мой Валех, теперь я знаю, что человечество способно заниматься еще и не такой чепухой. Теперь я знаю: чем больше чепуха, тем самоотверженнее ею занимается человечество.

— И продолжаешь верить глазам?

— Нет, стараюсь понять, что происходит в человеческой голове.

— В голове Натана Боровского крутится кино и он, уподобившись своему создателю, уверен в том, что природа не способна к масштабной фальсификации. Этот чудак убежден, что его датчики реально стоят на поле боя и фиксируют реальные события… Он не подозревает, какие спектакли может устроить природа, которой нечем занять себя.

— Ты хочешь, чтобы я спустилась в лабораторию и объяснила профессору физики, что он не прав? Что это не он мастерит дехрональный проектор, а природа изобретает новый способ издевательства над Человеком? Я должна лично спуститься в подвал и объяснить Человеку, что его в этой самой природе просто не существует, потому и дела его — напрасная трата сил? И ты всерьез полагаешь, что я способна на такую низость?

— В противном случае, это придется сделать мне.

— Если хочешь поссориться…

— В детстве ты была гораздо более здравомыслящим Человеком.

— В детстве мне надо было выжить. Теперь возникает вопрос, что дальше? Какая жизненная задача стоит передо мной теперь? Если не можешь ответить, лучше не отвечай.

— Могу, — ответил Валех. — Твоя задача — помочь мне понять человечество. Мне, тому, кто помог тебе выжить. Ты же занимаешься тем, что помогаешь человечеству рыть под меня окоп…

— Под тебя, Валех? Несчастному, напуганному Валерьянычу, отягощенному семьей и карьерой? Его детский совочек против твоей крепости на вершине скалы? И тебе не стыдно говорить об этом?

— Выбирай, — предложил Валех, — кто из нас спустится в лабораторию к Боровскому? Я или ты?

— Алиса решила, что твой мобильник сел, и поставила его на зарядку, — сообщил Натан, — это правда?

— Правда, — улыбнулась Мира.

Боровский запер толстую дверь лаборатории.

— Я отправил ее домой. Теперь мы одни. Искажений быть не должно.

— Ага. Или вы проверяете меня на честность, Натан Валерьянович, или мы с вами через один и тот же прибор видим разные вещи.

— Не может быть, — заверил Натан и снова запустил луч в потолок.

— Да, — согласилась Мира. — Моего синяка тоже не должно было быть.

— Проектор имитировал хрональное смещение, и на границе поля возник центробежный эффект, — объяснил Боровский. — Хотя, у Слупицкого дольмена такого эффекта не наблюдалось. Тоже проблема, над которой надо работать.

— У Слупицкого дольмена был больше радиус, — предположила графиня. — Этот центробежный эффект мог возникнуть за двести километров от хутора, а вы снимали показания возле самой горы.

— Мы изучали местную прессу. Никаких аномальных происшествий…

— Странный вы человек. Если кто-то налетел головой на забор, разве об этом будут писать в газетах? Вам нужно было контролировать не прессу, а дороги. Там, где граница поля пересечет шоссе, обязательно будут аварии. Вы слышали об аномальных участках дороги? Их и надо было искать. Заодно бы радиус знали. А почему возникает такой эффект, Натан Валерьянович?

— Энергия и импульс дехронального излучения равны нолю, — объяснил профессор. — Поле должно распространяться мгновенно по всей Вселенной. Мы ничего не знаем о его влиянии на наш мир, потому что существуем в нем, как в естественной среде. О влиянии его активных фаз знаем еще меньше, потому что это редкая аномалия. Но если вдруг наши обычные и аномальные частоты попадают в резонанс друг другу, даже слабый импульс приобретает неуправляемое ускорение.

— Натан Валерьянович, расскажите мне о Греале, — попросила Мира. — Что вы знаете об этой штуке?

— Жорж лечил тебя водой, заряженной в чаше?

— Он брызнул туда из баллончика то же вещество, что распылял в машине. Такого же цвета, — Мира указала на туманный столб. — Вы знаете, что за вещество он там распылял? Сначала оно скапливалось, потом начинало светиться, происходил, как будто, бесшумный взрыв, и ты уже не сидишь, а висишь в воздухе, и предметы вокруг тебя, как будто не существуют, только обман зрения. К этому состоянию, Натан Валерьяныч, надо привыкать, поэтому не удивляйтесь тому, что видите. Вернее тому, что ничего не видите в этом тумане. Вы хотите, отличить дехрон от недехрона, и даже не знаете, откуда они берутся. Из вашей головы? Из чужой головы? Может, они без наших голов существуют? Или эта ваша объективная реальность — одна из форм субъективной реальности, притом наиболее въедливая. Никто не знает, что такое дехрон. И Жорж не знает. Вы думаете, он знает и не хочет сказать? Чушь, Натан Валерьянович. Он освоил технические фокусы и пользуется ими. Накупил баллончиков с аэрозолем, чтобы пускать пыль в глаза. Вы можете сказать, что это за вещество?

— Вероятно, легкорастворимый порошок, — предположил Натан. — Порошок, который заряжен, так называемой, «быстрой плазмой». Теоретически это вещество известно науке. Практически его никто не пробовал получить. Это сорт плазмы, которая при взаимодействии с воздухом или водой активирует вокруг с себя сильнейшее электромагнитное поле и создает физический эффект ускорения времени. В машине, вероятно, Жорж разгонял время до критической величины, которая позволяет выбить в дехрон все, что попало в зону действия. Это и есть дехрональный туман, который ты видишь, к которому я запретил вам всем прикасаться. Он не опасен, когда действует на организм человека в целом и равномерно. Но если сунуть в него руку, рука может сгореть от контраста временных ритмов. В больнице Жорж использовал лечебный эффект того же самого поля. Думаю, он спросил у врача, сколько времени уйдет на твое выздоровление, и рассчитал дозу. Твой организм, Мира, за минуту прожил срок реабилитации.

— Натан Валерьянович, а вы уверены, что Греаль — компьютер, а не еще один фокус?

— Не совсем компьютер, — ответил Натан.

— А что же?

— Греаль не просто компьютер. Он — связующее звено между человеком и создателем.

— Нет, — возразила графиня, — это хуже квантовой физики.

— Чего бы стоил человеческий мозг, если б не наши глаза, уши, руки… Изолированный в черепной коробке мозг не получал бы информацию, не имел бы возможности анализировать ее и применять на практике результаты анализа. Греаль — это глаза, уши, руки, которые позволяют прямую связь между мыслящей природой и человеком, неумелым и неразумным. Вещь, происхождение и предназначение которой для нас, смертных, непостижимо.