— Мой батюшка, будучи при смерти, взял с матушки слово, что она сожжет дневники, — ответил Илья Ильич — Я был малым дитя и не знал отца. Никакой памяти о нем не осталось, кроме рукописей. Матушка взяла с меня слово, что перед смертью я сам сожгу все до последней страницы. И я обещал. Я поклялся на могиле, что сожгу дневники в тот день, когда ко мне придут и спросят о той злосчастной Уральской пещере. Перед тем, как лечь в могилу… если я буду стар, немощен и неспособен хранить тайны…

Боровский обратил внимание на обугленный конец палки, упертой в пол.

— Вы не должны оправдываться.

— Возможно, я запаниковал. Возможно, поторопился, но Мирослава… Эта синеглазая бестия творит со мной, все, что хочет. Я знаю ее с малых лет и все эти годы не могу устоять перед ее капризами. Эти глаза смотрят мне в душу… Эх, эх, — вздохнул Ильич. — Отказывать этой девочке я не умею. Она способна толкнуть меня на любое безумство. Разве я мог подумать, что именно она…

Профессор Боровский взглянул на часы, на портфель, в котором нес с работы ксерокопии рукописей Эйнштейна. Портфель был надежно закрыт. Уборщица уже гремела ведрами в коридоре. Натан Валерьянович прожил тяжелый день. Этот день был посвящен бесплодным попыткам проникнуть в темное прошлое науки, обрекшее ее на неопределенное будущее. Меньше всего на свете его интересовали угрызения совести старика и его любовные порывы к молодой графине.

— Ты видел Грааль? — вдруг спросил Лепешевский, и Натан вздрогнул. — Ты держал его в руках?

— Да, — признался Боровский.

— Хотел узнать, что за штука такая?

— Я узнал.

— Так я и думал, — вздохнул Ильич. — Вот и случилось… Вот, чем вы, физики, всех порочнее…

— Ничем не порочнее, — ответил Натан. — Только тем, что ищем Бога не на небесах, а у себя под ногами.

— Нет, — возразил Ильич, — вы не Бога ищете. Вы ищете обратную связь с тем, кого называете Богом. Ты, Натан Валерьяныч, решил, что можешь сам управлять природой и судьбами человеческими, владеть тем, что тебе не принадлежит. Что ж, желание власти свойственно человеческой природе по слабости ее. Мы, по сравнению с вами, физиками, невинные молельники храма, который вы рушите, в надежде понять, как он построен.

— Я делаю науку, Илья Ильич. Ничего другого я не умею, ничему другому я не учился. Я только делаю свое дело честно и до конца.

— Науку не делают, дорогой мой Натан. За науку горят на кострах. Ей приносят в жертву самое дорогое. Я спрошу тебя словами христиан-предтечей: каким ты хочешь видеть человечество, ученый человек, умным или счастливым?

— Одно другое не исключает.

— Ах, если б это было так! Ах если бы… Однажды ты поймешь, что этот вопрос придется решать. Придется решать тебе, если ты присвоил власть, с которой не можешь справиться. В тот момент я тебе не позавидую, потому что Вселенная принадлежит не тебе, Натан. Ты знаешь, кому она принадлежит. Вселенная принадлежит тому, кто выдумал и создал тебя; тому, кто думает за тебя и принимает решения. Она принадлежит тому, чьим телом ты живешь и чьим разумом мыслишь. Какая может быть обратная связь? Откуда ей взяться в мире, который имеет единственную точку отсчета. Обоюдная связь, Натан Валерьяныч, предполагает, по меньшей мере, две точки. Если тебе удастся поставить вторую, мир вернется к примитивной своей ипостаси и все начнется сначала. Что там… у тебя в портфеле? — заметил Ильич. — Дневники покойницы Сары? Разве она не завещала их уничтожить?

— Это не то, что вы думаете, — признался Натан, покрываясь испариной.

— Я и думать не хочу, — заявил Ильич. — Я хочу жить счастливо и умирать без страха. А ты сожги все что там… вместе с портфелем. Сожги ересь, — повторил он, — если сам не хочешь гореть в аду.

Замученную графиню Виноградову никто не собирался пороть. Бедняжка зря плакала по дороге домой, вспоминая недобрым словом Илью Ильича. Она продолжала плакать на пороге подъезда и лифта, просила Артура не уезжать… сначала убедиться, что ее побитое тело не вылетит в форточку, но дом родной встретил Миру ароматом свежего кофе. Нарядная Клавдия обняла дочь.

— Нашелся, гад! — доложила Мира.

— Знаю, — кивнула мать. — Раздевайся проходи к столу.

— Откуда ты знаешь?

— От хорошего человека, который помог нам найти Илью Ильича. От человека, который и нас с тобой разыскал, потому что ты не оставила адрес.

В прихожей стояла пара дорогих ботинок, кожаное пальто висело на вешалке.

— Он здесь? — удивилась Мира.

— Поди, поди, поздоровайся, поблагодари его за все, что он для нас сделал.

Мать убежала на кухню, а Мира переступила порог гостиной и увидела на столе роскошный букет. Такого оборота событий она не предполагала. Еще меньше графиня ожидала увидеть над креслом малиновую плешь, оправленную редкими рыжими волосенками. Мир пошатнулся у нее под ногами. Душа полетела в пропасть. Хлопнула дверь. Перед глазами замелькали ступеньки. Мира не остановилась, пока не налетела на Артура Деева, стоящего под окном.

Когда профессор Боровский с учеником вернулись домой, их ждал сюрприз. И не один. Первый сюрприз сидел под дверью на коврике, пряча за пазухой бутылку, второй сюрприз нервно расхаживал по лестничной площадке.

— Вот, полюбуйтесь… — представил Артур подругу. — Давно не виделись!

— Натан Валерьянович, можно я поживу у вас, пока Жорж не вернется? — спросила графиня.

— Боже мой, Мира? — испугался Боровский.

Графиня разрыдалась. Оскар впустил в квартиру гостей и запер дверь на замки.

— Свет-то включить можно? — спросил он.

— Мира, ради Бога!.. Что произошло? — умолял Натан.

— Он приперся к ней домой с цветами, — объяснил Артур. — Слова сказать не успел, она как дернула… У них сегодня день бегуна! С утра как начали бегать друг от дружки, потом друг за дружкой. Натан Валерьяныч, я езжу медленнее, чем она бегает. Их надо с дедом на олимпиаду устроить, на бег с препятствиями. А что случилось-то? Чувак букет притащил, хоть бы поздоровалась, хоть бы послушала, чего хочет.

— Мне его слушать? — рыдала графиня. — Мне дурно уже от одного его вида! Меня тошнит от воспоминаний об этом типе…

— Да ладно… Он что, к тебе приставал?

— Заткнись, Деев! Натан Валерьянович, пусть он заткнется!

— Кто к тебе приходил с цветами, Мира?

— Тот рыжий фармацевт, который увязался за ней в Варну, — объяснил Артур. — Как обобрать мужика до нитки, так ничего… а как пришел с цветами, так сразу противен. Если б он пришел стрясать долг, не припер бы букет, — заметил Артур. — Может, он жениться на тебе хочет?

— Ты хочешь вывести меня из себя?

— Если б он пришел к тебе с пулеметом, было бы легче?

— Легче!

— Короче, Натан Валерьяныч, — подытожил Артур, — пусть у вас отсидится. Я не знаю, что с ней делать. Этот фармацевт запал на нее по мужской причине, а их сиятельству тошно…

— Он не человек, Натан Валерьянович, — жаловалась Мира. — Он такой же, как Жорж. Он Ильича нашел и меня найдет. На краю света достанет. Вопрос времени.

— Ты уверена, девочка? — удивился Боровский.

Графиня закивала в ответ.

— Если б вы видели, Натан Валерьяныч, какая тут была истерика, — вздохнул Артур.

— Плохо дело, — согласился Натан. — Друзья мои, все гораздо хуже, чем кажется. Никакие стены тебя, Мира, не защитят. Только покровительство Жоржа. Нам надо дождаться его. А пока не выходи из дома одна и не открывай никому.

Мира кивнула. Ей ужасно хотелось допить коньяк, но перед Валерьянычем было стыдно. Графиня терпела, пока профессор тащил раскладушку на кухню, пока Оскар освобождал для нее диван, а для себя стол, заваленный корреспонденцией журнала «УФО».

— И ты ночевать собрался? — спросил Оскар Артура, который топтался по комнате без дела. — Садись за стол, будешь сортровать почту. — Оскар включил настольную лампу и задернул штору. — Садись, садись. С ихним сиятельством все равно не уснешь, а мне завтра письма в редакцию вернуть надо в готовом виде. Вот, вскрывай и сортируй на маразматиков и попрошаек. Если что по делу подвернется — положишь в отдельную стопку.