Поэт вспоминает поля Сории Перевод П. Грушко То в небе — как стрела на крыльях лука, то долгоногой тенью у протока, то над развалистым гнездом из дрока на каждой башне — аист-закорюка!.. О Сория, ты накатила снова. Твое немое поле смотрит ныне зеленый сон на каменной равнине, пречистый край, где кромка гор лилова. Эй, бомбовоз, летящий в земли эти, ответь-ка мне: Дуэрское верховье все так же помнит о своем поэте, почав свой романсеро цвета крови? Иль вновь гуляет Каин по планете? Ответь, оса, чье жало наготове? Рассвет в Валенсии Перевод Н. Горской Этот мартовский ветер, — в морские глубины устремившийся, — из закоулков; на клумбах великаны тюльпаны; и взлет голубиный, словно радуги вспышка; и огненным клубом появляется солнце из огненной тени, чтобы свет расплескать по земле валенсийской… Молока, серебра и лазури кипенье, и белеющий парус — на море латинском! О Валенсия, — нежное вешнее диво, край полей плодородных, деревьев лимонных, — я тебя воспеваю, как прежде, — счастливой, ты в каналах поток усмирила бурливый, и в лагунах своих — старика Посейдона, и кентавра любви — в своих рощах зеленых. Смерть раненого ребенка Перевод Н. Горской И снова ночью… Молотом тяжелым стучит озноб в горячие виски. …Ты видишь, мама, птицы в платье желтом! И черно-золотые мотыльки! Усни, дитя… И мать склонилась ниже — как загасить огонь и чем помочь?.. Ручонка жаркая, кроватка в нише. Лекарством и лавандой пахнет ночь. А за окном луна висит, кругла, и где-то самолет незримый кружит, и белизна легла на купола. Ты спишь, мой маленький?.. В ответ натужный, короткий всхлип оконного стекла. И — стужа, стужа, стужа, стужа, стужа! * * * «Меж нами — вал войны, морей бездонней…»{102} Перевод П. Грушко Меж нами — вал войны, морей бездонней. Из цветника глаза на море щурю… А ты, Гьомар, глядишь из-под ладони на море сухопутное — на бурю Испании, чьи мрачные приливы подвластны лишь Камоэнсовой {103} лире. В разлуке нашей дни твои тоскливы. Мне без тебя так горько в этом мире… Пришла война, любовь смертельно раня, и в целом мире горечь умиранья: в костре слепом, не греющем ладони, в желанной сладости любви бесплодной, в навечно не раскрывшемся бутоне, отсеченном секирою холодной. * * * «Вновь прошлое поет на той же ноте…»
Перевод П. Грушко Вновь прошлое поет на той же ноте. Вновь музыка и солнце в щелях штор, плод золотой в окне — глядит в упор. Голубизна в сонливом водомете… Севилья детства, плоть от нашей плоти! Родная, не забытая с тех пор!.. Брат {104}, не дремли, еще не кончен спор — чьей стать ей суждено в конечном счете? Насильнику-тевтону продал кто-то и алчущему мавру наш оплот, а римлянам — родных морей ворота! Испуг и злость гнетут мой скорбный род. Он мнет оливки до седьмого пота, постится, жнет, поет и слезы льет!.. * * * «Испания, от моря и до моря…» Перевод П. Грушко Испания, от моря и до моря простертая, как лира… Руки злые, окопы, рвы и щели фронтовые ведут через поля, холмы, нагорья. В трусливой злобе отчий край позоря, дубы корчуют, гроздья золотые в давильнях мнут, колосья налитые жнут, на твоем взошедшие просторе. Опять, мой скорбный край, опять страною, омытой ветром и морской волною, предатель помыкает! Все, что свято во храмах божьих, канет в забытье! Все, что созрело, лишь цена и плата, все для гордыни и для дел ее! * * * «Отчизна-мать, заступница святая…» Перевод Ю. Петрова Новому графу дону Хулиану{105} Отчизна-мать, заступница святая, чью землю ныне затопило смертью, ты, дерево сухое здесь сажая, Всевышнего склоняешь к милосердью; — Куда пойдет свершивший грех предатель? Где сыщет он убежище земное? Будь милосерд к изменнику, Создатель, в любви зачатый, он рожден был мною. Он сын и твой. Лечи его отныне горчайшим одиночеством в пустыне; пусть карой будет общее презренье, пусть он в горах на дерево взберется и, вешаясь, свой смертный грех узреет — и ужас искупленьем обернется. |
