Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Путник

I
Такою же ночью ветер
кору тополей стегает.
От снега земля побелела,
он падает, не унимаясь.
Верхом на лошади едет
в метель по дороге мужчина;
до самых глаз он закутан
накидкой черной и длинной.
В деревню въехав, он прямо
к Альваргонсалесам мчится,
к воротам дома подъехав,
с коня не сходя, стучится.
II
Услышали братья, как кто-то
в их дверь молотком ударяет
и конь по камням в нетерпенье
копытами переступает,
и оба от изумленья
и страха глаза поднимают.
— Кто там? Отвечай! — закричали.
— Мигель! — вот ответ нежданный.
И это был путника голос,
уплывшего в дальние страны.
III
Открылись ворота, всадник
на лошади въехал высокой
и спрыгнул на землю.
Снегом его занесло дорогой.
В молчанье поплакал путник
в объятьях братьев немного.
Коня одному он отдал,
накидку и шляпу — другому.
Спеша у огня согреться,
пошел к крестьянскому дому.
IV
Искателем приключений
был в детстве младший из братьев.
Уехав в заморские страны,
вернулся «индейцем» богатым.
Ворсисто-бархатный черный
наряд дорогого покроя,
на талии крепко прилажен
широкий кожаный пояс,
а толстая цепь золотая
огнем на груди блестела.
Мужчина высокий и сильный,
с лицом дочерна загорелым,
глядел он глазами большими
и черными, полными грусти;
на выпуклый лоб, как шапка,
спадали волосы густо.
Он — сын-удачник, он — барин
крестьянского происхожденья,
которому счастье приносит
и власть, и любовь, и деньги.
Из братьев троих, конечно,
Мигель был самый красивый;
уродуют старшего брови, —
они срослись без разрыва
на низком лбу; а второго
глаза удивительно портят:
свирепы, мрачны, беспокойны
и только в сторону смотрят.
V
Три брата родных в молчанье
на жалкий очаг взирают;
уж смерклось, а темной ночью
мороз и ветер крепчают.
— Что, дров у вас, братья, не стало? —
спросил Мигель.
          Отвечает:
«Не стало», — старший.
                    Тут чудом
извне человек открывает
тяжелую дверь на запоре
с двойной железной скобою.
Точь-в-точь как отец покойный,
с лица вошедший собою.
Венец золотого света
вокруг седины его брезжит.
Вязанка дров за плечами,
в руках — топор из железа.

«Индеец»{59}

I
Кусок той земли проклятой
у братьев своих несчастливых
купил Мигель: состоянье
Мигель из Америки вывез;
а золото ярче и в поле
дурном, чем если зарыто,
в руке бедняка оно чище,
чем если в копилке скрыто.
«Индеец» взялся за работу
на поле с упорством и страстью,
а старшие бились, как прежде,
на малых своих участках.
И вот на поля Мигеля
с зерном золотого цвета,
с колосьями налитыми
пришло плодородное лето;
и вот обходит деревни
молва, что чудо свершилось,
и снова, как прежде, проклятье
поля убийц поразило.
И вот про черное дело
сложилась песня, как память:
«Лежал он с источником рядом,
исколот ножами.
Злой смертью он умер, злыми
убит сыновьями.
В бездонные Черные Воды
они его бросили сами.
Не спит, не спит под землею,
кто землю вспахал руками».
II
Спокойным вечером светлым,
ведя борзых быстроногих,
с ружьем на ремне за спиною
Мигель, идя по дороге
в тени тополей зеленых
к далеким горам синекрылым,
услышал голос поющий:
«В земле не нашел он могилы.
Под соснами в темной долине
у Ревинуэсы
до Черных Вод дотащили
отца покойного лесом».

Дом

I
Альваргонсалесы жили
в запущенном доме и древнем.
Четыре окна как щелки,
лишь сто шагов до деревни.
Стоят по бокам два вяза —
гигантские часовые,
и тень дают они летом,
а осенью — листья сухие.
То пахарей дом, земледельцев,
плебеев, хотя и с деньгами,
и если распахнуты двери,
а ты проходишь полями,
очаг дымящийся видишь
с торчащими криво камнями.
Пылают угли под пеплом,
и в глиняных двух горшочках
двум семьям на пропитанье
похлебка кипит и клокочет.
Направо — хлев и конюшня,
налево — плодовый садик
и пасека небольшая,
а шаткая лесенка сзади
ведет на две половины
жилых помещений усадьбы.
Альваргонсалесы оба
там с женами обитают,
и в доме отцовском двум парам
с избытком места хватает,
хоть в каждой семье по сыну
уже давно подрастает.
В отдельной горенке, — смотрит
она на садик плодовый, —
есть стол с дубовой доскою,
обтянутой кожей коровьей,
два кресла, черные счеты
(костяшки с тарелку) на стенке
и ржавые шпоры на сбитом
из теса ларе деревенском.
В забытой горенке этой
теперь Мигель проживает.
Отсюда отцы и деды
смотрели, как сад расцветает,
и аист так четок на небе,
на небе синего мая:
когда раскрываются розы
и вся ежевика в белом,
своих малышей он учит
летать на крыльях несмелых.
А в ночи жаркого лета,
когда от зноя не спали,
в окне соловьиным трелям,
и сладким и нежным, внимали.
Здесь старый Альваргонсалес,
гордясь огородом и полем,
а также любовью близких,
мечтал о высокой доле.
Когда на руках материнских
он первенца видел с веселым
смеющимся личиком нежным, —
как солнечный луч, каждый волос, —
и крохотными руками
так жадно тянулся малышка
и к темно-лиловым сливам,
и к ярко алеющим вишням,
то в этот сияющий, кроткий,
хороший осенний вечер
он думал, что может быть счастлив
вполне человек на свете.
А нынче в народе поется,
и песня по селам мчится:
«О дом, где отца не стало!
Беда в тебе приключится.
То дом убийц, — пусть отныне
никто в твою дверь не стучится!»
II
Осенний вечер, и в роще
совсем золотой и прохладной
уже соловьев не осталось,
уже замолкла цикада.
Последние ласточки в поле,
боясь перелетов дальних,
погибнут, а аисты ночью
из гнезд, сплетенных из дрока
на башнях и колокольнях,
уже улетели.
                    Над домом
Альваргонсалесов с вязов
срывает ветер нескромный
охапками листья. Однако
у трех акаций тенистых
на паперти за решеткой
еще зеленые листья,
и время от времени с веток
в своей скорлупе иглистой
каштаны падают наземь,
и снова у роз — цветенье
и травы весело встали
на ярких лугах осенних.
На склонах и косогорах,
на кочках, среди расщелин
с травой, сгоревшею летом,
соседствует свежая зелень;
на лысых холмах высоких,
на скалах голых, суровых
клубятся, свиваясь вместе,
пары облаков свинцовых;
поблекла, гниет ежевика
в гигантском лесу сосновом,
и папоротник желтеет;
вода бежит, прибывает
по балкам и по оврагам,
отца Дуэро вздувая.
Земля серебром отливает
и тусклым свинцом суровым;
все в пятнах ржавчины красной,
все залито светом лиловым.
Альваргонсалеса земли
там, в сердце Испании нашей,
и нищи и так печальны,
что есть душа у них даже!
Степь голая, волки воют
на ясный месяц и бродят
от рощи к роще; утесы
и скалы в местах бесплодных;
скелет на скалах белеет,
стервятниками обглодан;
поля бедны, одиноки,
дорог и харчевен не сыщешь, —
поля нищеты проклятой,
поля моей родины нищей!
54
{"b":"175983","o":1}