* * * «Иду, размышляя, по росным…» Перевод О. Чухонцева Иду, размышляя, по росным лугам, по тропе луговой. Дубы пропыленные, сосны зеленые над годовой. Куда убегает тропинка? Не знаю. Она далека. Ложится вечерняя дымка, и падает песня в луга. Ах, в сердце заноза застряла. Однажды я вырвал ее и чувствую — сердца не стало. Кто скажет, где сердце мое? И дума моя безответна, и в тишь отдаются шаги, и слышно в тиши, как от ветра звенят тополя у реки. И песня моя безутешна, а вечер темней и темней, и за темнотою кромешной не видно тропинки моей. Заноза моя золотая, как счастлив я был бы опять, горючие слезы глотая, забытую боль ощущать! * * * «Словно твое одеянье…» Перевод В. Андреева Словно твое одеянье, облака легкий полет. Я больше тебя не увижу, но сердце все-таки ждет. Твоим дыханием тихим дышит ночной небосвод, в каждом горном ущелье отзвук шагов живет. Я больше тебя не увижу, но сердце все-таки ждет. С башен и колоколен медленный звон плывет. Я больше тебя не увижу, но сердце все-таки ждет. По крышке черного гроба бьет молоток и бьет, неотвратим и жаден могилы уродливый рот. Я больше тебя не увижу, но сердце все-таки ждет. Канте Хондо{31} Перевод А. Гелескула Притихший, я разматывал устало клубок раздумий, тягот и унынья, когда в окно, распахнутое настежь, из летней ночи, жаркой, как пустыня, донесся стон дремотного напева — и, ворожа плакучей кантилене, разбили струны в сумрачные трели мелодию родных моих селений. …Была Любовь, багряная, как пламя… И нервная рука в ответ руладам взлетела дрожью вздоха золотого, который обернулся звездопадом. …И Смерть была, с косою за плечами… — Я в детстве представлял ее такою — скелет, который рыскал по дорогам… И, гулко вторя смертному покою, рука на растревоженные струны упала, словно крышка гробовая. И сирый плач дохнул подобно ветру, сметая прах и пепел раздувая. * * * «Вечер. На балконах дотлевает пламя…» Перевод Б. Дубина Вечер. На балконах дотлевает пламя гаснущего солнца, скрытого домами. Чье лицо мелькнуло за стеклом оконным розовым овалом, смутным и знакомым? Проступает облик из неверной дымки то бледней, то ярче, как на старом снимке. Одиноким эхом будишь запустенье; все туманней блики, все чернее теня. О, как тяжко сердцу!.. Это ты?.. Затишье… никого… дорога… и звезда над крышей. * * * «Беглянка всегда, и всегда…» Перевод О. Савича Беглянка всегда, и всегда со мною рядом, вся в черном, едва скрывая презренье на бледном лице непокорном. Не знаю, куда ты уходишь, где ночью краса твоя с дрожью постель себе брачную ищет, какие сны растревожат тебя и кто же разделит негостеприимное ложе. · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · Краса нелюдимая, стой на этом ночном берегу! Хочу целовать я горький цветок твоих горьких губ. Горизонт Перевод М. Квятковской Вечером, вольным и терпким, подобным тоске, в час, когда копья метало палящее лето, сон мой недобрый дробился и плыл вдалеке сотнями призрачных теней, бегущих от света. Пурпурным зеркалом был несравненный закат, в алом стекле отражал он пожар величавый, страшные сны унося в бесконечную высь. Я услыхал, как шаги мои гулко звучат и отдаются в пустыне за далью кровавой — там, где веселые песни зари занялись. * * * «Зеленый палисадник…» Перевод Н. Горской Зеленый палисадник, улочка прямая и фонтан замшелый, где вода немая видит сновиденья, камни омывая. Почернела зелень вянущих акаций, их сентябрь целует, и несет куда-то налетевший ветер желтый лист измятый, на земле играя с пылью беловатой. Смуглая красотка, свой кувшин наполнив влагою стеклянной, ты меня заметишь, но рукою легкой, словно бы случайно, не поправишь локон, завиток атласный, и в зеркальный глянец на себя не глянешь. Ты стоишь под ветром вечером душистым, и водою светлой полнятся кувшины. |
