· Из книги «ЖИВОПИСЬ» (1945–1952) Перевод В. Левика ЖИВОПИСЬ Тебе, о полотно цветущих зрелых нив, холст, ожидающий, когда ж изображенье? Тебе, огонь и лед, мечта, воображенье, безветренная гладь и бурных волн прилив. Обдуманность, расчет и трепетный порыв, о кисть геройская, гранит и воск в движенье, дающем почерку и стилю выраженье, здесь — точность контура, там красок яркий взрыв. Ты форма, цвет и свет, ты ум, в полете смелом познавший суть всего, язык вещей глубинный, тень, кинутая в луч, иль свет и тьма в борьбе. Ты плоть воздушная, иль воздух, ставший телом, где жизнь и пластика волшебно двуедины. Рука художника, мои стихи — тебе! БОТТИЧЕЛЛИ{199} Арабеска Неуловимой грации печать в улыбке, в каждом выраженье. Уже готова кисть начать! Как дуновенье — линии движенье. Холста сияющая гладь так лаконична, мягко напряженье зефиров дующих, и легкой ткани валет. Ритмичных завитков скольженье и на воде, и в вышине, в отточенной штрихом волне. И то деталей сопряженье, и тот во всем геометричный строй, которому своей капризною игрой и ветер невзначай поможет, когда, порхая, множит цветы, и птиц, и мотыльковый рой. А на холсте, в пространстве нерушимом, из танца линий рождены, танцуют спутницы весны на радость херувимам и серафимам, чьи хоры с вышины зовет молиться грегорианского архангела десница, и хрупкой грации печать в улыбке, в каждом выраженье, и как дыханье — линии движенье, и полотна сверкающая гладь, и тот же ритм и чувство меры в прозрачно-бледной наготе Венеры. ТИЦИАН{200} был Вакх, Эрот, бог сладостных проказ, ультрамарин вельмож, лазурь морская, Венерин пояс, сорванный не раз, буколика и пластика поэмы, и полный свет и полный голос темы. О молодость, чье имя — Тициан, в чьей музыке и ритм и жар движений, чьей красотой им строй высокий дан, в чьей грации так много выражений. Пора веселья, алый, золотой, вкус диспропорции в гармонии простой. На серебристых простынях тела, любовным предающиеся ласкам, альков, парчовый занавес и мгла — доступное лишь этим звонким краскам. Нет, в золотое кистью не облечь ни лучших бедер, ни подобных плеч! Сиена {203} — сельвы детище и зноя, и золотистый мрак лесных дорог, и в золоте сафического строя весь золотой от солнца козлоног, и в золотой текучей атмосфере колонны, окна, цоколи и двери. Грудь Вакха золотит струя вина, стекая с бледного чела Христова, и в лике божьей матери — она, все та ж Венера золотая снова, и переходит кубок золотой к любви Небесной от любви Земной. Любовь, любовь! Шалун Эрот, губящий сердца людей незримых стрел огнем, бездумно в сердце Живопись разящий светящимся, пылающим копьем. Век полнокровья! Он бродил влюбленным по лунным высям, звездным бастионам. Счастливой, пышной юности цветник, великий маг из Пьеве ди Кадоре {204}! С горы Венеры брызжущий родник в стране, где нет зимы, в стране Авроры. Пусть и в веках сияет зелень лета ЛИНИИ
Людскую грацию извне ты очертила, нашла в прямых, в кривых геометральный ход, каллиграфичная бродяжка всех широт, любой неясности твоя враждебна сила. Таинственность цветов и звезд ты совместила, ты тем причудливей, чем беспощадней гнет, ты друг поэзии, тебя мечта зовет, движенью ты нужна — тому, что породила. Многообразия в единстве красота, ты сеть, ты лабиринт, в котором заперта фигура пленная в недвижной форме бега. Синь бесконечности — дворец высокий твой, из точки вспыхнула ты в бездне мировой, и там, где Живопись, ты альфа и омега. СЕЗАНН{207} Медлитель, мученик идеи, он в живописи увидал свой путь, учился, шел где круче, где труднее, найдя пейзаж, глядел, искал в нем смысл и суть. О, пластика, о жизнь вещей немая, вся нескончаемо мучительная быль! Самодовлеет вещь любая: плетенка, яблоко, будильник, торс, бутыль. Суровый, дикий, нежный, страстный воитель, в борьбе с холстом расчетливый и властный первозиждитель. О, плен! Судьба! Бесповоротность! О, живопись — тюрьма, темница, где сладостно томиться. О, живопись! Весомость! Плотность! Как точен глаз! Моделировка, равновесье масс, ритм на земле и ритм на небосклоне, закон контрастов и гармоний, звучанье цвета, ощутимый вес, вещественность воды, земли, небес, мазки, мазки, то плотны, то легки, то осмотрительны, то смелы, и вдруг — пробелы. Повсюду синий, синева холста, оркестра цветового схема, и наслажденья формой полнота как цель, как тема. Верховной кисти раб, колючий, словно шип, прияв от живописи рану, своей сетчатки мученик, погиб под стать святому Себастьяну {208}. И все ж, прозренья поздний дар, открылась истина Сезанну: всех форм основа — конус, куб иль шар. |
