ИЗ МОЕЙ ПАПКИ{86} Перевод Н. Горской I Ни мрамор чистый и суровый, ни живопись, ни звук струны — непреходяще только слово. II Поэзия — рассказ и песня. Поет история живая, в рассказ мелодию вливая. III Душа два брега создала: один — весенний перелесок, другой — свинцовая зола. IV Пустой фантазии игра, где нет речного серебра, всего лишь только мишура. V Пусть ассонанс не слишком точен и рифма скудная проста. Порой бывает стих отточен, когда поэзия пуста. VI Верлибр {87}, не знающий оков… Ну, что ж, разбей свои оковы и… не пиши совсем стихов. VII Свои богатства есть в глагольной рифме, бедной, голой. Ведь все другие части речи, что излучают блеск веселый, они в грамматике стиха лишь вариации глагола, который, прозвучав Вчера, не умолкает Долго-Долго. СОНЕТЫ I Перевод М. Квятковской Скрестилось в моем сердце сто дорог, прохожих в нем без счета побывало — бродяг, собравшихся на огонек, бездомных толп под сводами вокзала. Предав свой день на произвол ветрам, себя по тропам сердце разметало — и горы и равнины облетало, на ста судах пустилось по морям. Как в улей рой сбирается пчелиный, когда, ища скалистую гряду, орет воронья стая над долиной — так ныне сердце к своему труду спешит, неся нектар полей несметных и тусклый траур сумерек бесцветных. II Перевод М. Квятковской И ты увидишь чудеса дороги, и это чудо — с Компостелой {88} встреча: лиловые и рыжие отроги и тополя в долинах, словно свечи! Двуречье, щедрой осенью одето, смыкается кольцом на исполине, и замок, детище скалы и света, легко парит в неомраченной сини. И ты увидишь на равнине свору стремительных борзых, и следом — конный охотник, поднимающийся в гору: оживший призрак расы непреклонной… Ты воротишься под вечер, в ту пору, когда засветится окно балкона. III Перевод Ю. Петрова Снова память о тебе я осквернил? Жизнь течет, реке подобная, к исходу, с кораблем она влечет в морскую воду клочья водорослей, тину, мутный ил. А уж если бури били в берег — след этих бурь за кораблем плывет и длится, — если туч тяжелых пепельные лица перечеркивает молний желтый свет. Пусть течет, куда не зная, жизнь — она все же чистого источника волна, влага каплющая или водопада грива вздыбленная — синяя ее над речным порогом вставшая громада.. Вечно в плеске имя слышится твое! IV Перевод П. Грушко О свет Севильи — мой родной чертог, фонтан, чья песня в памяти не смолкла… Отец мой {89} в кабинете: эспаньолка, усы прямые, чистый лоб высок. Еще он молод. Пишет, а порою листает книги, думает… Встает, идет к ограде сада. Сам с собою о чем-то говорит, потом поет. Похоже, будто взгляд его сейчас, смятенный взгляд больших отцовских глаз, опоры не найдя, в пространстве бродит: в грядущее течет сквозь глубину былого и во времени находит моих волос сыновних седину! V Перевод П. Грушко Страшись любви спокойной и нешумной, любви без риска, слепоты, ожога, в которой ждут надежного залога, — что есть разумнее любви безумной! Кто грудь от стрел слепых отвел умело и, жаждая, так никогда и не пил огня живого, — хочет, чтобы пепел жар уберег в глухих глубинах тела, и в пепел обратится: не сгорая в огне счастливом, а на пепелище судьбы — посев, не давший урожая. Однажды дверь в холодное жилище откроет черный ключ: кровать пустая, слепое зеркало и сердце нище!.. СТАРЫЕ ПЕСНИ Перевод М. Самаева I Выплывают из тумана контур сьерры белоглавой, молодая зелень луга, солнце на листве дубравы. Пропадая в синеве, жаворонки взмыли. Кто над полем эти перья вскинул, из шального праха сделал крылья? А над кручей гор золотой орел крылья распростер. А под ним вершина, где реки исток, озера лоскут, бор, овраги, лог, двадцать деревень, сто дорог. В синеве туманной ты куда, сеньор орел, полетел так рано? |
