ДОМ ЭДГАРА ПО{28} — Дом По! Дом По! Дом По!.. — Простите, вы о чем?.. Молодежь пожимает плечами. Любезная старушка шепчет мне: — Точно, маленький белый домик, да, да, я слышала о нем, — и она порывается объяснить мне, где он находится, но ее взносившаяся память тут же сбивается с верного пути. Никто не знает, где этот дом. И мы отправляемся туда, куда нас ведут полудогадки, и каждый раз его не находим. Может быть, это — бабочка?.. И все же он существует где-то в Нью-Йорке, похожий на беглое воспоминание о звезде или жасмине, о которых мы говорим, что видели их на кусте жасмина или на дожизненном небе — в детстве, в обмороке, во сне или в пору выздоровления… И все же я встретился с ним, видел его на одной из улиц: залитый лунным светом фасадик из белых досок с белоснежным вьюнком на закрытой калитке, а за ней — мертвенные, покрытые нетронутым снегом три ступеньки, похожие на три белоснежные подушки, которые некогда вели в этот дом… Нью-Йорк Антонио Мачадо СТИХОТВОРЕНИЯ Из книги «ОДИНОЧЕСТВА, ГАЛЕРЕИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ» (1899–1907) ОДИНОЧЕСТВА Путешественник{29} Перевод М. Квятковской Сидим в семейной полутемной зале, и снова среди нас любимый брат, — в ребячьих снах его мы провожали в далекий край немало лет назад. Сегодня у него седые пряди, и серебрится на свету висок, и беспокойный холодок во взгляде нам говорит, что он душой далек. Роняет листья на осенний ветер печальный старый парк, и в тишине сквозь стекла влажные сочится вечер, сгущается в зеркальной глубине. И словно озарилось кротким светом его лицо. Быть может, вечер смог обиды опыта смягчить приветом? Иль это отсвет будущих тревог? О юности ль загубленной взгрустнулось? Мертва — волчица бедная! — давно… Боится ль, что непрожитая юность вернется с песней под его окно? Для солнца ль новых стран улыбка эта, и видит он края знакомых снов, свой парус — полный ветра, полный света, — движенье судна в пении валов? Но он увидел силуэты сосен, и эвкалипта желтые листы, и кустик розы, что для новых весен выпестывает белые цветы. И боль его, тоскуя и не веря, слезой блеснула на какой-то миг, и мужества святое лицемерье ложится бледностью на строгий лик. Трагический портрет еще светлеет. Болтаем ни о чем. Часы стучат. И скука очага печально тлеет. Все громче тиканье. И все молчат. * * * «Я прошел немало тропинок…» Перевод М. Квятковской Я прошел немало тропинок и немало дорог измерил. По каким морям я не плавал, на какой не ступал я берег! Везде на Земле я видел караваны тоски и смятенья, высокомерные в скорби, опьяненные черной тенью. Видел я осторожных педантов; они смотрят, молчат и верят, что отмечены мудростью, ибо — не пьют в придорожных тавернах. Эти злые людишки землю, проходя, заражают скверной. И везде на земле я видел людей, проходящих с песней; если им везет — веселятся, засевая надел свой тесный. Они вас не спросят — Где мы? — Они бредут наудачу, они по любым дорогам трясутся на старых клячах. По праздникам не суетятся, не спеша за дела берутся. Есть вино — они пьют с охотой, нет вина — водой обойдутся. Эти люди — добрые люди — свой путь в трудах и невзгодах проходят с надеждой, покуда не лягут на вечный отдых. * * * «Площадь. Темную листву раздвинув…» Перевод М. Самаева Площадь. Темную листву раздвинув, тяжелеют ядра апельсинов. Взапуски из школы выбегает малышей ватага озорная, буйным кличем голосов зеленых полусонный воздух наполняя. Радость детства в тихих закоулках запустелых древних захолустий, где порою встретим ненароком тень былого — и проводим с грустью… Воспоминание детства Перевод Ю. Петрова Холодный декабрьский ветер и неуют заоконный. Пасмурный вечер. Дети учатся. Дождь монотонный. Класс. На картине — Каин прочь убегает; тут же Авель убитый; камень в кровавой, карминной луже. Звук колокольчика медный. Книгу рукой усталой, иссохший, в одежде бедной, держит учитель старый. Школьники тянут вместе прилежно и голосисто: — Два раза по сто — двести. — Три раза по сто — триста… Холодный декабрьский ветер и неуют заоконный. Пасмурный вечер. Дети учатся. Дождь монотонный. |
