ПРИЗЫВ ГОРНЯКА{178} Перевод Ф. Кельина (Астурия, 5 октября 1934) Больше шахты я не рою, я — забойщик, я — горняк… Эй, товарищ, эй, земляк, подходи — и в путь со мною… Видишь, медленно идет важный тополь по оврагу; крикни — пусть прибавит шагу, пусть лачугу стережет, обойдет хлеба дозором. Что? Как видно, за грехи все похищено сеньором? А стада? Ну пусть ягнята сосны щиплют, например… К нам, крестьяне, к нам, солдаты! Вот он, барский инженер… Кто там едет? Возчик старый? Мул твой, дядя, постоит… Пепел княжеской сигары отряхнет наш динамит… Эй, рыбак, пусть рыбы лодку стерегут из глубины, грузчик, брось свою лебедку, станем тем, чем быть должны: мы для воли рождены… Приготовим всё для боя, все за мною, все за мною! Вместе нам не страшны беды, смелых девушек зовем, уж дрожат зубцы Овьедо {179}, нашим вспугнуты ружьем. Все за нас теперь на свете — здесь и там и здесь и там… Даже ветер, красный ветер, что несется по полям… Ты, земляк, готов ли к бою? «Да, земляк. Я за тобою!» ЛИБЕРТАРИЯ ЛАФУЭНТЕ{180} Перевод И. Смирнова (Говорит мать) Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. Посмотри, как поникла трава, опаленная праведной кровью. Кто глумился над этим надгробьем, сапогами его поправ? Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. Прочь мотыгу свою откинь — я руками разрою могилу. Лафуэнте в поле погибла, где росли не цветы, а штыки. Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. Пусть убийцы теперь молчат — за такое не платят словами. Это тело растерзано вами, и возмездье грозит палачам. Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. К пулемету припав, одна против сотен сражалась она, против мрачной, разнузданной своры. Кто посмеет это оспорить? Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. Кровь, что пролита за тебя, пусть, шахтер, в твои вены стучится, пусть бегут по сте́нам зарницы астурийского Октября! Я хочу, чтоб она поднялась из могилы. ЧЕРНОЕ МОРЕ
Перевод И. Смирнова Ты воистину черное, Черное море. В гулком грохоте волн слышу гром мятежа, вижу я, как победа и смерть за кормою красной пеной над черной водою кружат. Чьей-то властной рукой здесь начертаны даты эти вещие числа никто не сотрет: воскресает трагический девятьсот пятый и семнадцатый незабываемый год. И когда-нибудь с южных морей, на рассвете, на пути своем волны о берег дробя, прилетит к тебе, море, бунтующий ветер и, как символ восстанья, поднимет тебя. Ты училось у Ленина, Черное море. Прочертив над тобою светящийся след, южный ветер подхватит и снова повторит опыт бурь твоих, опыт пылающих лет. Я прошу тебя: пусть в этом буйном потоке, свою гавань покинув, плывет по морям ради будущих дней броненосец «Потемкин», алым вымпелом грозно на солнце горя. «НАЙТИ ТЕБЯ И НЕ ВСТРЕТИТЬ» (1934) ЭЛЕГИЯ{181} Перевод М. Донского БЫК СМЕРТИ («Еще твой рев не прозвучал…») Памяти Игнасьо Санчеса Мехиаса Еще твой рев не прозвучал призывом для стада вожделеющих коров и не пробились острия рогов на лбу твоем упрямом и бодливом, еще в коровьем лоне терпеливом ты созревал, но кровь твоих отцов в тебе стучала, как извечный зов, как понуканье к яростным порывам; еще не воплощенный в бытии, ты был зачат, чтобы когда-то, где-то в живую плоть рога вонзить свои, оружье тьмы скрестить с оружьем света и соразмерить в битве до конца свирепость зверя с мужеством бойца. (По Черному морю к Румынии движется пароход. Твоя дорога безводна, агония сушит твой рот. Найти тебя и не встретить, встретить и не найти… Ты у порога смерти, я — в пути.) Крылья и паруса! Крылья и паруса! Сломаны крылья, подрезаны крылья. Крылья парят, паруса, надуваясь, трепещут над горестной стылостью волн, крылья взмывают над сгорбленной скорбью лесов, над прибрежьем, захлестнутым пеной прибоя, над ревущим быком, над равниной, сверкающей сталью клинка. В этот вечер подрезаны смертью, скошены смертью крылья и паруса. Бабочки красные с желтым, приговоренные к смерти, обряжены в траур, ласточки стынут, нанизаны на провода, чайки отчаянно бьются в силках такелажа, снасти со стоном хватаются за паруса, так умирают сегодня крылья и паруса. И было так, словно бык ринулся на голубку, и было так, словно бык жаворонка изувечил, и было так, словно бык вороном сделал три круга над распростертой добычей, и было так, словно ворон, невидимый и безмолвный, распластал свои черные крылья на темени бычьем. (Факел твоей мулеты{182}, крылья и паруса… Сбил, разорвал их ветер, срезала смерти коса. Я — в море. Смерть щеголяет в твоем золотом шитом уборе.) |
