Земля I В одно осеннее утро, когда пары поднимают, Хуан и «индеец» мулов в упряжки свои запрягают. Мартин в огороде остался, он там сорняки вырывает. II В одно осеннее утро, когда на полях все пашут, по холмику, — виден он ясно на утреннем небе, — упряжка Хуановых бурых мулов вперед продвигается тяжко. Репейник с чертополохом, лопух и какие-то прутья вросли в проклятую землю, — ни заступ, ни нож не берут их. Напрасно врезается лемех кривого дубового плуга глубоко в землю; похоже, что движется он по кругу: он вскроет землю, и тотчас она смыкается туго. «Когда убийца за плугом, — не пахота, а кручина: еще борозды не проложит, как лоб прорежет морщина». III Мартин, — в огороде он рылся, — устав от своей работы, на миг оперся на мотыгу; покрылось холодным потом его лицо. На востоке луна полнощекая встала, запятнана облаком красным; свой свет она изливала на изгородь. В жилах Мартина от ужаса кровь застыла. Он в землю вонзил мотыгу, и кровью мотыга покрылась. IV Купил «индеец» ту землю, где он когда-то родился, на девушке очень богатой и очень красивой женился. Он стал владельцем усадьбы Альваргонсалеса: братья ему все продали: поле, и дом, и улей, и садик. Убийцы I Хуан и Мартин, два старших Альваргонсалеса, в трудный поход к верховьям Дуэро отправились ранним утром. Звезда на утреннем небе, высоком и синем, горела. Туман, уже розовея, клубился, густой и белый, в долинах, в оврагах, и тучи свинцовые, словно чалмою, большой Урбион, где родится Дуэро, накрыли собою. Они к источнику вышли. Вода бежала, звучала, как будто рассказ о были уж в тысячный раз начинала и тысячу раз повторяться ей в будущем предстояло. Бежала вода, повторяя: — Свершилось при мне преступленье, и рядом со мной для кого-то не стала ли жизнь преступленьем? Проходят мимо два брата, вода упрямо лепечет: Уснул с источником рядом Альваргонсалес под вечер. II Хуан говорит Мартину: — Когда я вчера возвращался домой, то при лунном свете мне чудом сад показался. Вдали, среди роз, разглядел я: к земле человек наклонился, в руке человека ярко серебряный серп светился. Потом распрямил он спину, лицо отвернул, и по саду он раз, и другой, и третий шагнул, на меня не глядя. Он был седой, даже белый. Он снова в земле копался. Луна большая сияла, и чудом мне сад показался. III Спустились они с перевала Святой Инес; так подходит печальный, пасмурный вечер, ноябрьский вечер холодный. Идут они молча дальше тропинкой на Черные Воды. IV На землю спустился вечер; меж буков древних и хилых и сосен столетних солнце багряное просочилось. В лесу громоздятся скалы, набросанные в беспорядке; здесь — яма ощеренной пасти и лапы чудовищ гадких; там — горб бесформенно-грозный, а там — раздутое брюхо, зловещие злые рыла и челюсть с клыком и ухом; и ветки, и пни, и скалы, и скалы, и пни, и хвоя. А ночь и страх по оврагам таятся вместе с водою. V Тут волк показался, как угли, глаза его ярко горели. А ночь была темной, сырою, и тучи в небе летели. Два брата хотели вернуться, и чаща ответила воем. Сто глаз свирепых пылало в лесу у них за спиною. Пришли к верховьям убийцы, пришли они к Черным Водам, к воде, немой и прозрачной вкруг скал огромных, холодных; вверху ястреба гнездятся, и эхо спит, выжидая; чтоб выпить воды кристальной, орлы сюда прилетают; здесь жажду свою косуля, олень и кабан утоляют; вода чиста, молчалива, и вечность она отражает; вода бесстрастна и звезды на лоне своем охраняет. — Отец! — они закричали и бросились в Черные Воды. — Отец! — повторило эхо по скалам и до небосвода. |
