ВСЕ КРУГОМ ГОЛУБЕЛО Перевод Б. Дубина Все кругом голубело, был праздник свеченья: были в зелени души и в золоте — дали, потому что впервые свое воплощенье все цвета в этих ясных глазах обретали. Два их солнца вставали — и таяли тени. Камни были как зеркало. Воды блистали. И лежала земля, ожидая цветенья, в незакатных лучах, что весну возрождали. Затмеваются. Слышишь? Я счастлив. Не надо ничего — лишь тонуть в их бездонной пучине и не видеть прощального их догоранья. Заливало сиянием этого взгляда, но затмились глаза. Только сумерки ныне отливают землистым огнем умиранья. УЛЫБАТЬСЯ С ВЕСЕЛОЙ ПЕЧАЛЬЮ ОЛИВЫ Перевод Д. Самойлова Улыбаться с веселой печалью оливы, ожидать, и надеяться, и ожидать, улыбаться, улыбкою дни награждать. Веселясь и грустя, оттого что мы живы. Оттого мои дни так трудны и счастливы, что в улыбке и ясность и мрака печать. Ты раскрыла уста, чтобы бурей дышать, я же — летнего ветра вдыхаю порывы. Та улыбка взмывает над бездной, растет, словно бездна, уже побежденная в крыльях. И вздымает полет, пламенея вдали. И светлеет, не меркнет, твердеет, как лед. О любовь, ты всего достигнешь в. усильях! Ты с улыбкой ушла от небес и земли. ПОЛЕТ Перевод Юнны Мориц Летает влюбленный только. Но кто полюбил настолько, чтоб воплотиться в птицу и распрямиться в лёте? В ненависти погрязло все до последней дольки, жаждущей без оглядки взмыть опереньем плоти. Любить… Но кто же способен? Летать… Но кто же способен? Я в силах ворваться в небо, голодное от бескрылости, но внизу любовь задыхается, ибо в ненависти и злобе остается одно отчаянье и крыло не способно вырасти. Существо, от желаний светлое, мечется, мечется, мечется — хочет вырваться, чтобы свобода стала гнездом над мерзостью, хочет забыть наручники, вросшие в человечество. Существу не хватило перьев: оно утыкано дерзостью. Иногда оно возносилось так высоко над сущим, что небо сверкало на коже, а птицы — внизу и рядом. Душа, однажды смешавшаяся с жаворонком поющим и потом упавшая градом в ад, пропитанный смрадом. Ты знаешь теперь наверно, что жизни других — это плиты: живьем замуруют! Остроги — проглотят, как тварь, потроша! Вперед, через груды и толпы тех, кто с решетками слиты. Даже из клетки, где сыты, рвитесь, и кровь и душа. Смешное жалкое платье, моя оболочка бренная. Жрущая и вдыхающая огонь, пустая труба. Изъеденный меч, затасканный от вечного употребления. Тело, в тюрьме которого разворачивается судьба. Ты не взлетишь. Ты не можешь летать, никчемное тело, блуждающее в галереях, где воздух меня сковал. Льнущее к небу тело, которому дно надоело, ты не взлетишь. Все так же мрачен и пуст провал. Руки — не крылья. Руки — может быть, два отростка, предназначенные для неба, для зеленого моря листьев. Кровь тоскует от одиночества, ударяется в сердце жестко. Мы печальны от заблуждений, предрассудков и лживых истин. Каждый город, спешащий, спящий, обдает немотой казематов, тишиной сновидений, которые ливнем огненным канут в жижицу. Все охрипло от невозможности улететь из этого ада. Человек лежит, как раздавленный. Небо высится. Воздух движется. МОГИЛА ВООБРАЖЕНИЯ Перевод Д. Самойлова Он возмечтал построить… Дыханья не хватило. Тесать каменья… Стену воздвигнуть… А за нею воздвигнуть образ ветра. Хотел, чтоб воплотило его строенье света и вольности идею. Хотел построить зданье, что всех строений легче… Дыханья не хватило. А так ему мечталось, чтоб камень был из перьев, чтоб, тяжесть прочь совлекши, его воображенье, как море птиц, взметалось. Смеялся. Пел. Работал. Подобно крыльям грома, с неповторимой мощью, из рук его рабочих просторные, как крылья, взрастали стены дома. Но даже взмахи крыльев беднее и короче. Ведь камень — тоже сила, когда в движенье. Скалы равны полету, если рождаются лавины. Но камень — это тяжесть. И тяжкие обвалы в погибели желаний бывают неповинны. Хотел создать строитель… Но камень у движенья заимствует лишь плотность и грубую весомость. Себе тюрьму он строил. И сам в свое строенье низринут был. А рядом — и ветер и веселость. ВАЛЬС ВЛЮБЛЕННЫХ, НЕРАЗЛУЧНЫХ НАВЕКИ Перевод Г. Кружкова Заблудились навек среди сада объятий, алый куст поцелуев закружил их чудесно. Ураганы, озлобясь, не могли разорвать их, ни ножи с топорами, ни пламень небесный. Украшали руками неуютность земную. По упругости ветра, ударявшего в лица, измеряли паденье. В бурном море тонули, напрягая все силы, чтоб теснее сплотиться. Одиноки, гонимы скорбью неисцелимой новогодий и весен, безысходностью круга, были светом горящим, пылью неистребимой, безоглядно, бесстрашно обнимая друг друга. |
