ЗАСОХШЕМУ ВЯЗУ Перевод М. Самаева Его разбила молния шальная, наполовину сгнивший старый вяз. Но с ливнями апреля, с солнцем мая кой-где листва на ветках занялась. Столетний вяз, с песчаного обрыва глядящий в медленный дуэрский плес, давно для короеда стал поживой, и ствол белесый желтым мхом зарос. Ему не стать, как кронам тополиным, звенящим у реки и вдоль дорог певучим домом соловьиным. Лишь муравьиный движется поток вдоль по стволу, и серой паутиной затянута пустая сердцевина. Пока не рухнул ты под топором, мой вяз, воловьим сделавшись ярмом, оглоблею, распятьем при дороге, пока не превратился ты в поленья, чтоб запылал очаг убогий в домишке ветхом на краю селенья, не взмыл над крышей дымом невесомым; пока не вырван с корнем буреломом, не свален вихрем сьерры ледяной и в океан, кружась в водовороте, не унесен дуэрскою волной, запечатлею я в своем блокноте твоих листков зеленых благодать и, обернувшись к жизни, к свету, буду от дней весенних ожидать для сердца своего второго чуда. ДОРОГИ{60} Перевод А. Гелескула Мой город мавританский {61}за старою стеною, стою над тишиной твоей вечерней — и только боль и тень моя со мною. В серебряных оливах, по кромке тополиной, бежит вода речная баэсской беспечальною долиной. Лоза под золотистым виноградом багряна, словно пламя. Как на куски расколотая сабля, Гвадалквивир {62} тускнеет за стволами. Подремывают горы, закутались их дали в родимые осенние туманы, и скалы каменеть уже устали и тают в этих сумерках ноябрьских, сиреневых и теплых от печали. На придорожных вязах играет ветер вялою листвою и клубы пыли розовые гонит дорогой грунтовою. И яшмовая, дымная, большая встает луна, все выше и светлее. Расходятся тропинки и сходятся, белея, сбегаются в низинах и на взгорьях к затерянным оградам. Тропинки полевые… О, больше не брести мне с нею рядом! * * * «Ты отнял, господь, у меня ту, кого я любил всех сильней…» Перевод В. Столбова Ты отнял, господь, у меня ту, кого я любил всех сильней. Слушай, как сердце мое снова бушует в горе. Исполнилась воля твоя, господь, против воли моей, в мире одни остались сердце мое и море. * * * «— Жди, — говорит мне надежда…» Перевод В. Васильева — Жди, — говорит мне надежда, — и ты увидишься с милой. — Нет, — говорит безнадежность, — я вас навек разлучила. — Бедное сердце, надейся: не все унесла могила. * * * «Туда, к земле верховий…» Перевод А. Гелескула Туда, к земле верховий с холмами под дубовой чахлой тенью, где луком выгибается Дуэро и к Сория течет по запустенью, — туда, к высоким землям, уводят мою душу сновиденья… Не видишь, Леонор, как цепенеет наш тополь на излуке? Взгляни на голубые льды Монкайо и протяни мне руки. Моей землей, где пыльные оливы и голые нагорья, бреду один я, старый и усталый от мыслей, одиночества и горя. * * * «Снится, что майским утром…» Перевод А. Гелескула Снится, что майским утром ты повела куда-то в голубизну нагорья, на голубые скаты, вдоль по тропинке белой в поле зеленой мяты. Рук я во сне коснулся, бережных рук подруги, — звал наяву твой голос, были живыми руки! Голос такой же юный, искренний в каждом звуке! Был он как звон рассветный, благовест ранним маем… Не угасай, надежда, — что мы о смерти знаем! * * * «Летней ночью бессонно-тревожной…» Перевод В. Андреева Летней ночью бессонно-тревожной — как жестоко время текло — смерть украдкой вошла с балкона, только вскрикнуло слабо стекло. Не взглянув на меня, склонилась над ее постелью, и зло и хищно щелкнули пальцы: что-то тонкое порвалось. Не взглянув на меня, уходила, билось сердце мое тяжело. Что ты сделала, смерть? Но молчанье тенью под ноги мне легло. Так отчетливо неслиянна белизна постели со мглой. То, что смерть оборвала, было нитью между тобой и мной. |
