26 ноября 1902 Петербург Mon rête familier[13] Люблю мечты моей созданье, Лермонтов Вновь одинок, как десять лет назад, Брожу в саду; ведут аллеи те же, С цветущих лип знакомый аромат. Чу! лай собак. Повеял ветер свежий, И с тихим вечером приходит бред, Что нежит сердце год за годом реже. Мне нынче снова – девятнадцать лет! Ты вновь со мной, «мечты моей созданье»! Дай плакать мне – я снова твой поэт! Как сладостно твоих шагов шуршанье; Ты дышишь рядом; подыми я взор, Твоих очей ответит мне сверканье. Не изменилась ты, – о, нет, – с тех пор, Как мальчику явилась ты впервые И был свершен наш брачный договор! Ты мне дала узнать, что страсть – стихия, Ввела во храмы воплощенных грез, Открыла мне просторы неземные, Следила ты, как друг, пока я рос, На первые свиданья приходила, Была меж нами третья в мире роз. Я изменил – но ты не изменила, Лишь отошла, поникнув головой, Когда меня смутила злая сила. О, как я мог пожертвовать тобой! Для женщины из плоти и из крови Как позабыл небесный образ твой! Но лишь с тобой мне счастье было внове. В часы луны, у перепевных струй, На ложе – у палящих изголовий, Прильнув к груди, впивая поцелуй, Невольно я тебя искал очами, Тебя я жаждал!.. Верь и не ревнуй. По-прежнему твой лик витал над снами! Кого б я ни ласкал, дрожа, любя, Я счастлив был лишь тайными мечтами, — Во всех, во всех лаская лишь тебя! 22 мая 1903 Старое Село Sancta Agatha[14] На горы тихие ложилась мгла, А деревца по склонам были нежны, Из церкви, торопясь, домой я шла. Со мной был крест, хранитель мой надежный, Белели чаши лилий по пути, Благоухал в цвету рассадник смежный. И там, где надлежало мне пройти, Где тесно путь сжимали две ограды, Предстал мне юноша лет двадцати. И, встретясь, наши опустились взгляды! Прекрасный, он, как праотец, был наг. Нам стало страшно, и мы были рады. Без воли я замедлила мой шаг И стала, прислонясь, под веткой сливы, А он ко мне, как брат иль тайный враг: «Агата, молвил, мы с тобой счастливы! Я – мученик святой, я – Себастьян. Умрем мы в муках, но в Отце мы живы!» Взглянув, увидела я кровь из ран И жадно впившиеся в тело стрелы, Но был он светом белым осиян. И тот же свет, торжественный и белый, Вдруг от меня разлил свои лучи. Вокруг народ столпился, город целый. Сорвав с меня одежду, палачи Мне груди вырвали, глумясь, щипцами И занесли над головой мечи. Мой спутник поддержал меня руками (Я падала от боли и стыда), Спускались с неба два венца над нами. «Сестра, – спросил меня он, – ты тверда?» И подал мне отрубленные груди. Я как невеста отвечала: «Да!» И к небу протянула их на блюде, Не зная, где страданье, где любовь... Но тут иные замелькали люди. Исчезло все – и Себастьян, и кровь, Означилась моя дорога к дому, И, торопясь, пошла я дальше вновь, Отныне обрученная святому! Июнь 1902 Флоренция Терцины к спискам книг И вас я помню, перечни и списки, Вас вижу пред собой за ликом лик. Вы мне, в степи безлюдной, снова близки. Я ваши таинства давно постиг! При лампе, наклонясь над каталогом, Вникать в названья неизвестных книг; Следить за именами; слог за слогом Впивать слова чужого языка; Угадывать великое в немногом; Воссоздавать поэтов и века По кратким, повторительным пометам: «Без титула», «в сафьяне» и «редка». И ныне вы предстали мне скелетом Всего, что было жизнью сто веков, Кивает он с насмешливым приветом, Мне говорит: «Я не совсем готов, Еще мне нужны кости и суставы, Я жажду книг, чтоб сделать груду слов. Мечтайте, думайте, ищите славы! Мне все равно, безумец иль пророк, Созданье для ума и для забавы. Я всем даю определенный срок. Твори и ты, а из твоих мечтаний Я сохраню навек семь-восемь строк. Всесильнее моих упоминаний Нет ничего. Бессмертие во мне. Венчаю я – мир творчества и знаний». Так остов говорит мне в тишине, И я, с покорностью целуя землю, При быстро умирающей луне, Исчезновение! твой зов приемлю. |
