23 августа. 1924 Соломон Что было? Вихрь тысячелетий Качал весы, играл людьми, — За ратью рать влачили плети С полей Ашура в край Хеми. На краткий век вставал прославлен Крылатый бык иль коршун Гор. И вновь металл племен, расплавлен, Шел к новым формам в вечный горн. Так с двух сторон мятущий молот Дробил, кромсал обломки стран. Казалось, в прах и в сон размолот, В дым былей взвеен Ханаан. Но мир двух сил в противоборстве Сам жег себя, как скорпион, Пал, ядом черн; и вот, в упорстве, Сиять над ним ввысь встал Сион. Простер от моря к морю длани, С высот к высотам розлил хмель, Как спрут, провлек сосцы желаний В блеск Индий, в Пунт, за край земель. Гром, чудо, слава Соломона, Запруды сбив, одна река, Смыв Вавилон, смыв храм Аммона, Вся ярость, хлынула в века. Чтоб в наши дни, врываясь ярко, Нас спрашивать, нам отвечать, Горя сквозь вязь колонн San Marco На Соломонову печать. 25 августа 1924 Крым Лестью солнца в лоск обласкан, Берег вплел в меандр меандр, — Франт во фраке! скалы – лацкан; Ал в петлице олеандр; Брижжи пен припали к шее; Мат магнолий– галстук их... Старых мод покрои свежее Новых вымыслов тугих ! Солнце льстит; флиртует море; Ветер – остр, ведет causerie [69].. Берег, в полдень, спит в изморе. Кипарисов тень – драпри. Глянет вечер. Белой раной Вскроет месяц тьму воды; В лавр и в мирт блеск ресторана Вдавит плавкие следы. Эх! что тут вам, нереиды! Мотор бьет: место взято... Мертв сон пушкинской Тавриды... И ревут, идут авто! «Где Мария? Где Зарема? Кто нас песней обманул?» Берег-франт к дверям гарема Свой червонец протянул. 7 сентября 1924 * * * Вот я – обвязан, окован Пристальным глазом змеи очковой, Над былинкой лесная газель; Вновь тропу преградила Цель. Здесь, в стране исканий, Где века грохочут листвой, Мысли гениев – реки, и с камней — В непостижность водопад роковой; Где направо – скалы в грядущее, Где налево – пропасть в прошедшее, Где ветры, над истиной дующие, Кричат, как сумасшедшие; В лесу исканий, Без Энея Асканий, Лань пред змеей очковой, — Обвязан, окован. Иду По всем тропам; Рублю топором череду, Кожа мудрецов – барабан! Сквозь лианы, шипы На все тропы, И будто — Я Заратуштра, я Будда, Я Христос, я Магомет, Я – индейский сашем — Курю калюмет... И всюду — Чудо: «Почему» превращается странно в «зачем». Глазом змеи очковой Я очарован. 1924 Египетские ночи Поэма в 6-ти главах (Обработка и окончание поэмы А. Пушкина) 1 Прекрасен и беспечен пир В садах Египетской царицы, И мнится: весь огромный мир Вместился в узкие границы. Там, где квадратный водоем Мемфисским золотом обложен, За пышно убранным столом Круг для веселья отгорожен. Кого не видно средь гостей? Вот – Эллин, Римлянин, Испанец, И сын Египта, и Британец, Сириец, Индус, Иудей... На ложах из слоновой кости Лежат увенчанные гости. Десятки бронзовых лампад Багряный день кругом струят; Беззвучно веют опахала, Прохладу сладко наводя, И мальчики скользят, цедя Вино в хрустальные фиалы; Порфирных львов лежат ряды, Чудовищ с птичьей головою, Из клювов золотых, чредою, Точа во глубь струю воды. Музыка стонет сладострастно; Дары Финикии прекрасной, Блистают сочные плоды; А вдалеке, где гуще тени, На мозаичные ступени Теснится толпами народ: Завидуя, из-за ворот Глядит на смены наслаждении. Но что веселий праздник смолк? Затихли флейты, гости немы; В сверканьи светлой диадемы, Царица клонит лик на шелк, И тени сумрачной печали Ее прозрачный взор застлали. Зачем печаль ее гнетет? Чего еще недостает Египта древнего царице? В своей блистательной столице Спокойно властвует она, И часто пред ее глазами Пиры сменяются пирами; Она хвалой упоена, И величавые искусства Ей тешат дремлющие чувства. Горит ли африканский день, Свежеет ли ночная тень, Покорны ей земные боги; Полны чудес ее чертоги; В златых кадилах вечно там Сирийский дышит фимиам. Звучат тимпаны, флейты, лира Певцов со всех пределов мира. Чего желать осталось ей? Весь мир царице угождает: Сидон ей пурпур высылает; Град Киликийский – лошадей; Эллада – мрамор и картины; Италия – златые вина, И Балтика – янтарь седой. Наскучил город ей? – Вдоль Нила, Поставив пестрые ветрила, Она в триреме золотой Плывет. Ее взволнуют страсти? Пойдет, с сознаньем гордой власти, В покои тайные дворца, Где ключ угрюмого скопца Хранит невольников прекрасных И юношей стыдливо-страстных. И все ж она невесела: Ей скучен хор льстецов наемных И страсть красавцев подъяремных; Не сходит тень с ее чела. Ей все послушно, все доступно, И лишь любовью неподкупной Ей насладиться не дано! И долго, с думою глубокой, Она сидела одиноко. И стыло гретое вино. |
