1902 Одиночество Проходят дни, проходят сроки, Свободы тщетно жаждем мы. Мы беспощадно одиноки На дне своей души-тюрьмы! Присуждены мы к вечной келье, И в наше тусклое окно Чужое горе и веселье Так дьявольски искажено. Напрасно жизнь проходит рядом За днями день, за годом год. Мы лжем любовью, словом, взглядом, — Вся сущность человека лжет! Нет сил сказать, нет сил услышать, Невластно ухо, мертв язык. Лишь время знает, чем утишить Безумно вопиющий крик. Срывай последние одежды И грудью всей на грудь прильни, — Порыв бессилен! нет надежды! И в самой страсти мы одни! Нет единенья, нет слиянья, — Есть только смутная алчба, Да согласованность желанья, Да равнодушие раба. Напрасно дух о свод железный Стучится крыльями, скользя. Он вечно здесь, над той же бездной: Упасть в соседнюю – нельзя! И путник, посредине луга, Кругом бросает тщетный взор: Мы вечно, вечно в центре круга, И вечно замкнут кругозор! 1903 Сонеты и терцины Отвержение Мой рок, благодарю, о верный, мудрый змий! Яд отвержения – напиток венценосный! Ты запретил мне мир изведанный и косный, Слова и числа дав – просторы двух стихий! Мне чужды с ранних дней – блистающие весны И речи о «любви», заветный хлам витий; Люблю я кактусы, пасть орхидей да сосны, А из людей лишь тех, кто презрел «не убий». Вот почему мне так мучительно знакома С мишурной кисеей продажная кровать. Я в зале меж блудниц, с ватагой пьяниц дома. Одни пришли сюда грешить и убивать, Другие, перейдя за глубину паденья, Вне человечества, как странные растенья. 18 июня 1901 Втируша Ты вновь пришла, вновь посмотрела в душу, Смеешься над бессильным крикнуть: «Прочь!» Тот вечно раб, кто принял раз втирушу... Покорствуй дух, когда нельзя помочь. Я – труп пловца, заброшенный на сушу, Ты – зыбких волн неистовая дочь. Бери меня. Я клятвы не нарушу. В твоих руках я буду мертв всю ночь. До утра буду я твоей добычей, Орудием твоих ночных утех. И будет вкруг меня звенеть твой смех. Исчезнешь ты под первый щебет птичий, Но я останусь нем и недвижим И странно чуждый женщинам земным. 1903 Сонет О ловкий драматург, судьба, кричу я «браво» Той сцене выигрышной, где насмерть сам сражен, Как все подстроено правдиво и лукаво. Конец негаданный, а неизбежен он. Сознайтесь, роль свою и я провел со славой, Не закричат ли «бис» и мне со всех сторон, Но я, закрыв глаза, лежу во мгле кровавой, Я не отвечу им, я насмерть поражен. Люблю я красоту нежданных поражений, Свое падение я славлю и пою, Не все ли нам равно, ты или я на сцене. «Вся жизнь игра». Я мудр и это признаю, Одно желание во мне, в пыли простертом, Узнать, как пятый акт развяжется с четвертым. 4 июля 1901 Хмель исступленья В моей душе сегодня, как в пустыне, Самумы дикие крутятся, и песок, Столбами встав, скрывает купол синий. Сознание – разломанный челнок В качаньи вод, в просторе океана; Я пал на дно, а берег мой далек! Мои мечты неверны, как тумана Колеблемые формы над рекой, Когда все поле лунным светом пьяно. Мои слова грохочут, как прибой, Когда, взлетев, роняет он каменья, И, в споре волн, одна слита с другой. Я наслаждаюсь хмелем исступленья, Пьянящим сердце слаще острых вин. Я – в буре, в хаосе, в дыму горенья! А! Быть как божество! хоть миг один! 1 июня 1901 Лесная дева На перекрестке, где сплелись дороги, Я встретил женщину: в сверканьи глаз Ее – был смех, но губы были строги. Горящий, яркий вечер быстро гас, Лазурь увлаживалась тихим светом, Неслышно близился заветный час. Мне сделав знак с насмешкой иль приветом, Безвестная сказала мне: «Ты мой!», Но взор ее так ласков был при этом, Что я за ней пошел тропой лесной, Покорный странному ее влиянью. На ветви гуще падал мрак ночной... Все было смутно шаткому сознанью, Стволы и шелест, тени и она, Вся белая, подобная сиянью. Манила мгла в себя, как глубина; Казалось мне, я падал с каждым шагом, И, забываясь, жадно жаждал дна. Тропа свивалась долго над оврагом, Где слышался то робкий смех, то вздох, Потом скользнула вниз, и вдруг зигзагом, Руслом ручья, который пересох, Нас вывела на свет, к поляне малой, Где черной зеленью стелился мох. И женщина, смеясь, недвижно стала, Среди высоких илистых камней, И, молча, подойти мне указала. Приблизился я, как лунатик, к ней, И руки протянул, и обнял тело, Во храме ночи, во дворце теней. Она в глаза мне миг один глядела И, – прошептав холодные слова: «Отдай мне душу», – скрылась тенью белой. Вдруг стала ночь таинственно мертва. Я был один на блещущей поляне, Где мох чернел и зыблилась трава... И до утра я проблуждал в тумане, По жуткой чаще, по чужим тропам, Дыша, в бреду, огнем воспоминаний. И на рассвете – как, не знаю сам, — Пришел я вновь к покинутой дороге, Усталый, на землю упал я там. И вот я жду в томленьи и в тревоге (А солнце жжет с лазури огневой), Сойдет ли ночь, мелькнет ли облик строгий. Приди! Зови! Бери меня! Я – твой! |
