Повторять снова и снова.

Когда день сменился поздним вечером, мы кое–как доплелись до душа, чтобы помыться в последний раз, с намерением одеться и отправить меня в сторону дома. Джоэл забрал мой чемодан и выселил меня из моего отеля, прежде чем доставить его в этот номер. Даже с моим багажом, ожидающим неподалеку, – и долгим рабочим днем, маячащим завтра, – мы смогли добраться только до кровати, не надев ничего, кроме украшений. Рассматривая его, я провожу пальцем по гладкому черному кресту, лежащему на его груди.

– Кстати, о мессиях. Когда ты стал религиозным?

– Я не религиозен.

– Значит, не верующий?

Он наклоняет голову. – Я верю в душу, – его ответ продуманный. – Я слышал, как слишком многие истекали кровью и трескались в моих динамиках, чтобы не верить, так что естественно, что я верю, что их создала высшая сила. Но если есть религия, которой я следую...

– Это музыка, – заканчиваю я за него, и он кивает, зажимая крест между пальцами.

– Это талисман защиты от зла, подаренный сверхопекающей матерью. Полагаю, можно сказать, что «это фишка Стеллы».

Когда я сжимаю его бедра своими ногами, он хмурится.

– Что? Это что, более серьезное препятствие, чем то, что мне не нравятся «Ковбои»?

– Это «Лонгхорнс», Краун. Запомни уже. И нет, вовсе не это. Я чувствую то же самое. Я не принимаю всё это осуждение в организованной религии, но я верю в Бога и в любовь. Так что, полагаю, если у меня и есть религия, то это – человеческие истории, потому что они питают мою душу и заставляют меня верить в чудеса.

– Ладно, значит, мы согласны в этом, и это хорошо.

– Верно.

Он кладет ладони на мои бедра.

– Тогда почему ты оставляешь синяки на моих боках?

– Просто... то, что ты сказал потом. Это застало меня врасплох.

– Что я сказал?

– Не воспринимай это странно, но «это фишка Стеллы» напомнило мне о наших родителях.

– Не воспринимай это странно? – Он закатывает глаза. – Мы, блять, голые, в постели, а ты думаешь о наших родителях.

– К сожалению... да.

– И мне хочется знать, почему?

– Просто мой папа говорил то же самое, дословно, твоей маме, когда ухаживал за ней. «Это фишка Стеллы» было их фишкой, внутренней шуткой между ними, которую я прочитала в некоторых письмах.

Он морщится.

– Их история действительно тебя беспокоит, да?

– Нет, я всего лишь игнорировала твои звонки два раза в неделю в течение двух месяцев, потому что это на меня совсем не влияет, – говорю я безразличным тоном.

– Принято, – усмехается он, прежде чем возобновить свое опьяняющее прикосновение.

– Ты хотя бы прочитаешь письма?

– Потому что тебе так уж надоело с ними разбираться? Нет уж, блять, спасибо.

– Истон, это серьезно. – Я вздыхаю, а он сжимает мою руку, переплетая наши пальцы.

– Ладно, тогда давай поговорим об этом.

– Серьезно?

– Да, детка, – бормочет он, изучая наши сцепленные пальцы. – Серьезно.

Обрадованная перспективой разговора, я собираюсь слезть с него, но он хватает меня за бедра, останавливая.

– Ни за что, – он проводит языком по нижней губе, – если мы наконец поговорим об этом, я хочу сохранить свой вид.

Я не могу сдержать улыбку, даже закатывая глаза.

– Ладно.

Он проводит большим пальцем по морщинке между моих бровей, пытаясь ее разгладить.

– Я не хочу, чтобы это, мы, причиняли тебе боль или вредили твоей карьере. Я также не хочу, чтобы тебе приходилось чем–то жертвовать, особенно отношениями с отцом.

– Я не вижу, как этого можно избежать, – качаю я головой. – То есть, как мы можем этого избежать?

– Как бы мне не хотелось, – и как бы по–детски это ни казалось, – нам придется скрывать эти отношения ото всех. – Он прижимает губы к моим костяшкам, прежде чем положить мою ладонь себе на грудь. – Пока мы в этом, чтобы понять, что между нами, так что мы будем хранить это только между собой.

– Ладно, – легко соглашаюсь я, слишком легко, судя по его быстро темнеющему выражению лица.

– Но ненадолго, хорошо? Я не вру своим родителям. – Он морщится. – Мне никогда по–настоящему не приходилось.

– Я тоже, и я ненавижу это.

Страх начинает подкрадываться, пока мой разум перебирает наихудшие сценарии.

– Прекрати, – резко приказывает Истон. – Сначала мы разберемся с собой, а потом присмотримся к ним, прежде чем во всем признаемся. Мы в туре только до конца лета, и если будем добавлять концерты, возможно, до осени. Мы можем так делать, пока я не слезу с дороги. Пока я просто хочу сосредоточиться на нас, и я хочу, чтобы ты знала, что ты в безопасности... – Он проводит рукой по моей груди, где бьется сердце, – что это в безопасности со мной.

– Согласна... тогда, можно спросить, кто была та девушка?

Он прикусывает губу, сдерживая ухмылку.

– Я гадал, когда же ты спросишь.

Я сужаю глаза.

– Хватит тянуть.

– Я не тяну. Она дочь друга моего отца, у которого здесь, в Далласе, студия. – Он смотрит на меня настороженно. – Ты хочешь всю правду?

– Да.

– Мы трахались, когда мне было девятнадцать, и она была моим потенциальным вариантом для вечеринки, но я положил этому конец, как только она появилась прошлой ночью.

Я сглатываю, ненавидя тот факт, что была права насчет их общего прошлого.

– Я не хотел отзывать приглашение после того, как уже позвонил, но я не давал ей никаких намеков, что мы сойдемся, когда это делал. Я просто был... в ярости. Но до твоего прихода я дал понять, что жду кого–то.

– Такой джентльмен, – ехидничаю я.

Он проводит пальцем по слабой линии загара на моей шее, его руки соблазняют и успокаивают, а слова жгут.

– Прости, если это тебя беспокоит.

– Беспокоило бы больше, если бы ты был нечестен на этот счет.

– Уверена? – Он приподнимает бедра, встряхивая меня. – Выглядишь довольно обеспокоенной.

– Заткнись.

– Я никогда не буду лгать тебе, Натали.

– Я знаю, и мне это в тебе нравится.

– Я говорил тебе прошлой ночью: ничто за той дверью не сравнится с тем, что я чувствую по эту сторону двери с тобой, и я имею это в виду. – Он сжимает мои бедра, привлекая внимание. – Я никогда в жизни не ревновал так, чтобы это могло спровоцировать насилие, так что, туше, Красавица, потому что Чад, блять, выбесил меня.

– Ну, он быстро сообразил, что происходит между нами. Это должно сказать тебе всё, что нужно знать, но можем мы ввести правило «бывшие не ближе десяти миль»?

– Давай сделаем это, блять, сто.

– Меня устраивает. Но в моем случае тебе не о ком беспокоиться.

– У меня тоже.

– Итак, – я ухмыляюсь. – Сколько же вообще стоит такая широкая вечеринка?

– Не беспокойся об этом.

– О, – я хихикаю и щипаю его за бока. – Опять забалуешь насчет денег?

– Нет, но ты уже склонна к бегству, так что я ни хрена не скажу.

– Тридцать штук?

Он скрывает выражение лица, отказываясь отвечать.

– Сорок?

– Это неважно. Оно стоило каждого, блять, цента. Разве ты не видела, как я мучился?

– Я не особо обращала внимание, потому что была слишком занята, пытаясь не перепрыгнуть через диван с голыми женщинами, чтобы выцарапать тебе глаза.

Его блуждающий взгляд загорается, он двигает бедрами, и его член твердеет подо мной.

– Я видел твое любопытство с той минуты, как ты вышла на площадку, видел, как ты заинтригована, – он приподнимается, чтобы взять мой сосок в рот, шумно посасывает, прежде чем отпустить, – как ты возбуждалась. – Он вращает бедрами подо мной, вырывая низкий стон с моих приоткрытых губ. – Я, блять, слеп от потребности прикоснуться к тебе, – бормочет он, прежде чем снова откинуться на подушку и подбросить меня, на этот раз своим толстым членом. – Я хотел выудить каждую грязную мысль, каждую фантазию из твоей прекрасной головы и воплотить их с тобой.

– Откуда ты знаешь, что они были грязными?

– Ты шутишь? Я читаю тебя так легко, что это смешно.

– Что ж, – я слышу возбуждение в своем голосе, пока упираюсь руками в его грудь и дразняще провожу своей промежностью вдоль ствола его члена. – Но вместо этого ты наказал меня.