– Эта брюнетка – Холли?

– Ага, – отвечаю я у кровати перед открытым чемоданом, польщенная, что он запомнил ее имя. Секунду спустя его осанка напрягается.

– Что?

Он поднимает рамку с фотографией, где мы с Деймоном в ночь выпуска обнимаемся, сияя улыбками.

– Скажи же, что это не гребаный Деймон.

Я не могу сдержать ответный смех.

– Ага, и, к сожалению, в реальной жизни он еще красивее.

– Серьезно? – бормочет он себе под нос, а я сжимаю губы, отчаянно пытаясь не придавать значения этому намеку на ревность. Как бы ни был красив Деймон, я никогда не чувствовала и десятой доли того, что испытываю, глядя на Истона.

У своего гардероба я оглядываюсь и вижу, что он достает с полки мой ежегодник «Кактус».

– Что это?

– Это старейшее издание Техасского университета. Что–то вроде ежегодника для каждого выпускного класса.

– Тебе нравилось в колледже?

– Ага... ну, оглядываясь назад, всё как в тумане.

Его грудь слегка вздымается, когда он возвращает книгу на полку.

– Другими словами, ты особо не расслаблялась.

– Не было времени. Я много работала в  «Speak», когда не помогала в «The Daily Texan».

Он кивает, побуждая продолжить.

– Газета университета, – уточняю я.

– Отличница, – бормочет он, закрывает книгу, ставит на полку и смотрит на меня испытующим взглядом. – Хорошо, что теперь ты знаешь, что способна на большее, по крайней мере, со мной.

– Думаешь?

– Я это знаю, – говорит он с такой уверенностью, что от этого у меня по телу пробегают мурашки.

– Что ж, это невозможно, – бормочу я, достаю юбку с вешалки и укладываю в чемодан.

– Что такое? – спрашивает он, на мгновение отвлекаясь мини–маракасами, которые я привезла как сувенир из семейной поездки.

– Я буду еще пару минут, – повышаю голос и мысленно отмечаю, что у мужчины слух как у летучей мыши. – Они из Мексики, – говорю я, пока он катает крошечные инструменты между своими умелыми пальцами.

– Да? Я там никогда не был.

– Это обязательно к посещению. Папа раньше возил нас каждый год в одно место, которое он обожает. Оно менее туристическое, и... – я поворачиваюсь и запинаюсь, увидев Истона в дверном проеме моей спальни, его руки уперты в косяк над головой, бицепсы напряжены. Он настолько, черт возьми, идеален, что я прекращаю сборы, чтобы полюбоваться им.

– У тебя милая квартира. Уютная.

– Спасибо, – я не могу сдержать улыбку, – но я чую «но»...

– Она немного маловата. Полагаю, я ожидал чего–то большего.

– Вау, Истон Краун увиливает от вопроса? – Я достаю несколько пар трусиков из ящика с нижним бельем и кидаю их в чемодан. – На самом деле ты хочешь спросить, почему я живу на двадцати квадратных метрах, когда мои родители хорошо обеспечены?

– В общем–то, да, – говорит он.

– Потому что... у нас больше общего, чем ты думаешь. – Я кладу несколько бюстгальтеров в зип–пакет. – Я исчерпала лимит своей кредитки, чтобы поехать в Сиэтл, помнишь?

Он кивает.

– Что ж, это потому что зеленым выпускникам колледжей не светит высокий кредитный лимит. Я тоже намерен всего добиваться сам. Я живу на зарплату из газеты, а не на деньги из какого–нибудь трастового фонда. Признаю, мои родители, как и твои, всё ещё пытаются и частенько меня просто до неприличия балуют.

Его изучающий взгляд следит за мной, пока я беру свою косметичку из ванной и начинаю укладывать ее в чемодан.

– Ты ничего не сказала, – тихо шепчет он.

– Нет, не сказала. – Я замираю с футболкой в руке. – Мне и без того было достаточно сложно с… – я делаю жест между нами, – сами понимаешь.

– А кто сейчас уворачивается? – Он наступает, неумолимый в своем стремлении докопаться до правды,  пока я во второй раз скручиваю футболку и запихиваю ее в чемодан.

– Я не думала, что это так уж важно.

– Нет, не отступай. Ты не хотела акцентировать внимание на том, как много у нас общего.

– Истон, – я вздыхаю, – не сомневайся. Я рада тебя видеть. Я хочу провести с тобой время и посмотреть, как ты играешь, но дальше этого нам нельзя. После этих выходных…

– Ты даже не будешь отвечать на мои чертовы звонки, – холодно бросает он. – Так что можно смело предположить, что я только зря трачу на это время.

Я молча киваю.

– Как я и сказал, – он вздыхает, – мы можем поспорить об этом позже.

Я скрещиваю руки на груди.

– Это как раз значит, что ты меня не слушаешь.

– С чего ты, черт возьми, вообще решила, что я здесь для этого? Мы были вместе всего один раз. – Он пожимает плечами. – Ты слишком много о себе мнишь.

– Я… ах, – шея горит, я опускаю взгляд на свой переполненный чемодан. Оттуда, где он стоит, доносится тихий смешок, и я бросаю на него сердитый взгляд, пока он проводит языком по верхней губе.

– Ты настоящий мудак, знаешь это?

– Ага. Но не волнуйся. Я не занимаюсь тем, что навязываю свою волю женщинам, которые даже не утруждают себя тем, чтобы поднять для меня трубку.

– Я хотела ответить, – говорю я. – Правда, хотела.

– Я видел. Но ты не ответила.

Я запихиваю в чемодан ещё одежды, а он, с весельем в голосе, замечает:

– Мы едем всего на два дня. Ты это понимаешь, да?

– Я люблю иметь варианты. Ну так как тебе твоя группа?

Он усмехается, кажется, его забавляет моя резкая смена темы, но он позволяет это.

– Все они старше меня, но я не считаю это минусом. И все до одного безумно талантливы.

– Это здорово.

– Ага. Пока что моя авантюра окупается. Они играют мои песни так, как я задумал, но если всё сложится и мы решим продолжать, то будем работать над следующим альбомом вместе. Я очень надеюсь, что всё получится. Получится настоящий эклектичный микс.

– О–о–о, хочешь подготовить меня, чтобы я знала, чего ожидать?

– Не–а, ты справишься. Сама всё у них выведаешь, когда познакомишься.

– Они тебе нравятся?

– Пока да. Мы были практически незнакомцами, когда отправились в тур месяц назад, но в этом и смысл путешествия в фургоне – исправить это и посмотреть, сойдёмся ли мы. Мы почти что живём в этой чёртовой бандуре, торчим вместе бесконечные часы в пути. Это было... – он широко раскрывает глаза и усмехается, – нечто.

– Уже набрался баек о приключениях, да?

– Можно и так сказать.

– Не сомневаюсь. – Даже я слышу нотку ревности в своём голосе и ругаю себя за это.

Эуу, Натали.

Но всё равно трудно поверить, что он не обращает внимания на бешеный интерес со стороны женщин. Наверное, у него каждый час есть возможность удовлетворить свои потребности, и, чёрт, как же это колет. Воспоминание о том, каким он был внутри меня в тот день в его студии, накатывает как цунами, пока я смотрю на него.

Клянусь, я успеваю заметить лёгкую улыбку на его лице, прежде чем он поворачивается и возвращается к цифровой фоторамке, как раз когда там появляется старое фото с моим отцом. На мне форма для софтбола, и я неловко держу перчатку. Папа стоит на колене позади, охватывая меня своим крупным телом, и мы демонстрируем камере одинаковые улыбки.

– Я только что сделала бросок года, – говорю я Истону, пока он удерживает палец на фото, чтобы оно не переключалось.

– Ты была так хороша?

– Как раз наоборот, я была ужасна, – я смеюсь, открывая ящик. – Кроме верховой езды, во мне нет ни одной спортивной косточки. Видишь, какая эта перчатка большая?

– Да, огромная.

– В тот день я забыла свою и пришлось брать тренерскую. Думаю, только поэтому я и смогла поймать тот мяч. Папа был на трибунах, когда мяч полетел прямо ко мне. Я просто выставила перчатку, чтобы защититься, и чудесным образом поймала его. Ошеломлённая, я просто смотрела на него в своей руке, пока папа кричал с трибун, чтобы я бросила на вторую базу. Когда я это сделала, это принесло нам удвоение очков, и мы выиграли матч. – Я хихикаю при воспоминании. – Это был мой первый и последний сезон. Я ушла на пике. Потом ещё несколько сезонов играла в футбол, папа тренировал. Оказалось, я хорошо бегаю, а ему нравилось, что у меня много энергии и я отключалась по дороге домой. Так что, по сути, он хотел, чтобы его считали заботливым отцом, но был просто плохим родителем.