– Какого черта?

– Просто... – я теряю голову из–за того красивого подающего надежды рок–музыканта, с которым переспала два месяца назад, и мне бы очень хотелось вернуть себе рассудок. – Я... просто... скажи уже этому мужчине, что любишь его.

– Он не готов к серьезным отношениям, а мне не нужен Деймон, который будет писать «я напишу тебе». Я лучше этого. Я заслуживаю большего. Конечно, мы много флиртуем и были близки к тому, чтобы перейти грань, но я не готова рисковать его отношением к нам. Это разрушит двадцать один год дружбы – так что, да, спасибо, нет. Если этот корабль уплывет до того, как он будет готов на него подняться, значит, так тому и быть. – Она листает телефон, хотя я знаю, что полностью поглощена этим разговором. – С чего ты вдруг так забеспокоилась об этом?

– Потому что. Я... – загадываю желание на падающую звезду каждую ночь, каждый раз, когда скачу на Перси навстречу закату, и каждый раз, когда закрываю свои чертовы глаза. – Я просто хочу, чтобы у тебя был тот, кого ты хочешь. Потому что у меня не может. – Прости, что давлю, это твое решение. Я просто знаю, что вы идеально подходите друг другу, а то, что вы могли бы быть вместе, но ведете себя как идиоты, иногда меня бесит.

Она опускает вилку, потупив взгляд.

– Прости, если я слишком много говорила о нем все эти годы, – она слегка отстраняется.

Мой затуманенный разум мгновенно проясняется в ответ на ее быстро меркнущее выражение лица. Я крепко сжимаю обе ее руки, включая ту, что все еще держит вилку, и ее глаза расширяются от безумия, которое я демонстрирую.

– Никогда, никогда так не думай. Ты можешь говорить о моем втором лучшем друге сколько душе угодно, слышишь меня? Скажи, что ты меня слышишь.

Она ухмыляется мне, и я отпускаю ее.

– Что?

– Ты любишь меня, – заявляет она, – как сумасшедшая.

– Еще бы! И я так же сильно люблю Деймона. Я просто хочу, чтобы вы, наконец, сошлись, вот и всё.

– Может, когда–нибудь, – она вздыхает, – но ты забываешь одну важную вещь.

– Какую?

– Он никогда не говорит с тобой обо мне.

– Он говорит. – Я делаю глоток холодного чая.

– Не так, как я, и я это знаю. Так что давай оставим, ладно? – Она снова берет телефон и начинает листать и печатать, её смущение очевидно. Мне ненавистно, что я это сделала. Что ненавистнее – так это то, что в следующий раз, когда она захочет поговорить со мной о Деймоне, она, возможно, замешкается или, что хуже, не скажет вовсе. Вся ситуация иронична, потому что всё, чего я хочу, – это выкрикнуть ей свою тайну... наконец–то признаться в секрете, что сочится из моих пор вот уже восемь недель подряд. Вместо этого мне нужна её драма – или любая драма вообще, чтобы отвлечься.

Хотя это правда, что Деймон не говорит о ней в таком контексте, он с годами смотрит на неё всё иначе, и мне хочется надрать ему уши за то, что он не обращает внимания на свои растущие чувства. Я не говорю этого Холли, потому что Деймон и вправду непредсказуем. К тому же он один из самых желанных мужчин, которых я знаю, уступая лишь моему последнему возлюбленному – тому, кого сейчас боготворят всё больше женщин с каждым днём. Как я и предполагала, отказ Истона взаимодействовать с прессой лишь сделал его более притягательным для масс, особенно для женщин.

А он звонит мне.

Дело в том, что с тех пор, как я оставила его в той студии, не проходило и часа, чтобы я о нем не думала.

Как бы я ни хотела убрать те дни, что мы провели вместе, в отдельную ячейку памяти, у меня не получается. Даже если бы и получилось, он повсюду. Видео с его первых концертов в туре, который он начал несколько недель назад, не только разлетаются по соцсетям как пожар, но и попадают в заголовки новостей. С момента выхода «False Image» мир не делает ничего кроме того, что поклоняется ему. Название, которое я нахожу идеально соответствующим посылу альбома – развенчание славы.

Критики не скупятся на восторженные отзывы о вундеркинде, который ворвался на музыкальную сцену и разбавил собой монотонность, словно «Элвис наших дней» – это слова Wall Street Journal, не мои.

Он звонит мне, а я не отвечаю.

Мысль о том, что однажды он перестанет это делать, тяжелым камнем лежит в животе, но мысль о том, чтобы быть для кого–то значимой, пробиваясь к его вниманию сквозь толпы поклонников, мне непостижима.

– Слава богу, мне не приходится с этим сталкиваться, – говорю я вслух.

– Ну и сволочь же ты.

Я быстро прихожу в себя.

– Я имею в виду свидания. Нравлюсь я ему? Не нравлюсь? Есть ли в его арсенале больше одной сексуальной позиции? Стоит ли он потраченных нервов?

Холли смеется, пока я с преувеличенным драматизмом закатываю глаза.

– Если кому и нужно снова оседлать коня, причем не Перси, в миссионерской позе или нет, так это тебе. Прошло ведь уже, сколько? Больше года с тех пор, как ты рассталась с Карсоном?

– С кем? – дразню я ее.

Она хмуро смотрит на меня.

– Именно. Но всё же.

– Я не тороплюсь. Не то чтобы я свернула лавочку, но я точно не собираюсь распыляться в попытках найти приличное свидание.

– Как будто тебе придется это делать. Дорогая, ты вообще в курсе, какая ты красивая? Твое тело в этом году просто огонь, детка. Ты вся такая рельефная и загорелая.

В соответствии с моим характером, я использовала боль, последовавшую за Сиэтлом, как топливо, и стала ходить в зал чаще, чем когда–либо.

– Забудь мужчин, – объявляю я, сжимая ее руку. – Забудь секс, давай просто будем встречаться друг с другом.

– Это называется дружбой, – говорит она. – Прости, но мне нужен секс. Ты будешь есть этот чесночный тост?

– Нет.

– Никакого хлеба до сентября?

– Ага, – подтверждаю я кивком.

Она конфискует мой тост, поглядывая на часы на телефоне.

– Черт. Деймон просит перенести. С вами двумя, трудоголиками, мне никогда не выбраться на выходные. Мне нужны новые друзья.

– Удачи найти получше, – дразню я.

– Верно. Мне пора бежать. – Она встает, наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, и с преувеличенным звуком чмокает в воздух. Я притворно с отвращением вытираю щеку салфеткой, пока она сходит с террасы и почти бежит к своей Audi, посылая мне на прощание свой фирменный дивный взмах рукой. – Не строй планов на завтра. Я поищу, не найдется ли для нас какого–нибудь развлечения.

– Ладно. Люблю тебя.

– Я тоже.

Я допиваю свой чай со льдом и смотрю, как она уезжает. Холли, несомненно, одно из величайших благословений в моей жизни. Мы прошли через всё – от подгузников до всех трудностей переходного возраста и дальше. И хотя она тот самый друг, который всегда готов на всё, и я знаю, что могу доверить ей что угодно, я полностью утаила от неё своё время, проведённое с Истоном. Из–за этого мне пришлось в одиночку и мучительно бороться с болью и не утихающим желанием.

Я определённо не выбралась из Сиэтла невредимой.

Это стало очевидно, когда я села за руль после перелёта и увидела в зеркале заднего вида своё заплаканное отражение.

Первая неделя прошла с ощущением, будто я скрываю от всех ото всех – и особенно от родителей – тяжёлое расставание, и это было сложнее всего. Хотя задача казалась невыполнимой, я приходила к ним почти каждый вечер и скакала на Перси до онемения в ногах. Как ни печально, пережив самый романтический эпизод в своей жизни, я осталась наедине с разговорами со своим четвероногим лучшим другом, который не мог вымолвить и слова совета. Но верховая езда на Перси успокаивала меня, как это часто бывает. После первых нескольких дней, измученных чувством вины, и уклонения от любых разговоров с отцом на отвлечённые темы, я решила, что смогу перетерпеть эту вину, пока она не утихнет, если сохраню свою тайну.

Но когда в конце первой недели раздался первый звонок от И.К., я снова откатилась назад. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы не ответить.

Дело в том, что я жажду, чтобы его звонки продолжались, и не могу заставить себя написать ему, чтобы он остановился. Хотя в глубине души я знаю, что это лишь оттягивает неизбежное.