– Мы все остальное просрали сами, – заканчиваю я за него.

Он сдержанно мне кивает.

– Спасибо тебе за это, – говорю я, прижимая рукопись к груди. – Интересно, мой отец читал ее?

– Он это прожил, – говорит Истон, – но я так не думаю. Мама говорит, что с оригиналом связывались ее агент и адвокат, а он отказался иметь к этому какое–либо отношение.

– Правда? – Я качаю головой, пока в уме крутятся десятки ответов на вопросы, которые мне никогда не приходило в голову задать. Воцаряется тишина, и я начинаю складывать кусочки пазла.

– Тебе предстоит многое переосмыслить, – говорит Истон, – потребуется время, но ты справишься.

– Мой папа был крутым, – я ухмыляюсь, крепче прижимая рукопись.

– Мой был мудаком, – говорит он, – и крутым.

– Что ты чувствуешь по поводу той части, где он... чуть не...

– Покончил с собой? – Истон качает головой, смахивая пыль с джинсов. – Я никогда не думал, что он способен на такое, но иногда, когда мне очень плохо, я понимаю эти мысли... Честно, я с трудом могу представить ту его версию. Живущим на матрасе, голодающим, на гребаном полу.

– Твоя мама спасла его, вымыв ему голову, – быстрая слеза наворачивается и скатывается, а он ловит ее большим пальцем, на мгновение зачарованно глядя на нее.

– Господи, Краун. Знаешь, ты всегда так со мной поступаешь. Только что я была эмоционально стабильна и более–менее собранна, и вот, рядом с тобой, я – чертова развалина.

– Какая красивая развалина, – парирует он.

Я оглядываюсь, в то время как солнце скрывается.

– Чем ты занимался весь день?

– Смотрел на свою красивую жену.

– Бывшую жену.

– Верно, – говорит он, вставая и протягивая мне руку. – Пошли, Красавица. Я отвезу тебя домой.

Обратная дорога до моей квартиры проходит в тишине, а я обдумываю прочитанное, которое ощущалось скорее как пережитое. Историю любви наших родителей во всей ее полноте. Эмоции бушуют в груди, а ум лихорадочно работает от того знания, что есть теперь у нас обоих.

Джоэл останавливает внедорожник в двух зданиях от моего и паркуется между двумя машинами, чтобы оставаться незамеченными. Когда он выходит, от Истона, сидящего рядом со мной и уставившегося в свое окно, исходит странная энергетика. Я не могу его раскусить, пока впитываю его профиль – насколько это возможно в темном салоне.

– Итак, теперь мы оба знаем, – констатирую я очевидное, мое восприятие меняется с каждой секундой. – Ты... чувствуешь, что это было ошибкой... что мы были ошибкой?

– Никогда. И никогда, блять, не буду, – его заявление бьет глубоко. – Так что да, теперь мы оба знаем, – говорит он, и его голос хриплый. – Забавно, хотя.

– Что?

– Их история не меняет значимости нашей. – Мне удается заметить, как он облизывает уголок рта, все еще глядя на припаркованную рядом машину.

– Так что, теперь мы пытаемся простить друг друга? – спрашиваю я.

– Я хочу... Видишь, дело в том, что я никогда не буду сожалеть о нас, Красавица, потому что... – он, кажется, перебирает слова, тщательно выбирая каждое, – и я ненавижу это, потому что это в новинку, и я знаю, что это из–за нас, Истона и Натали, после апокалипсиса.

– Потому что?

Он поворачивается ко мне, глаза блестят.

– Я не припоминаю другого времени в моей жизни, когда я был бы так блаженно счастлив. – Медленная слеза скатывается по его щеке. – А ты?

Жжение начинается в горле, и я, подавившись, выдыхаю ответ, позволяя собственным слезам течь свободно.

– Тоже.

– Если это не признак чего–то чертовски реального, того, за что стоит бороться, того, что стоит хранить, тогда я, блять, вообще ничего не смыслю.

– Мы пытались, – я шмыгаю носом, мои собственные слезы ручьями текут по щекам, – разве нет?

– Мы преуспели, – говорит он, смахивая одну из них, – мы действительно преуспели, когда не впустили в это всех остальных.

– Пока не разорвали друг друга на части, – говорю я. – Мы... – я качаю головой. – Мы действительно причинили друг другу боль.

– Мне жаль, – шепчет он. – Я по–прежнему ставлю тебя выше всех на свете. Я по–прежнему считаю тебя самым прекрасным созданием, которое когда–либо видел. Я никогда не буду сожалеть о нас.

– Господи, Истон, ну нельзя ли тебе, хотя бы раз, быть менее искренним человеком? Хотя бы раз?

– Ты же знаешь, что я, блять, не могу, – отвечает он, и его дыхание срывается.

– Так какое у тебя теперь будущее? – спрашиваю я, как раз когда Джоэл стучит по капоту, и Истон отстраняется от меня.

– Нью–Йорк, – отвечает он. – Мы начинаем тур в «Гарден» через пять часов.

– Точно, – говорю я. – Европейский тур. Это так невероятно. Ты в предвкушении? – Он слегка кивает.

Воздух в салоне внедорожника сгущается от эмоций, когда я выпаливаю свою правду.

– Истон, я не хочу не знать тебя. Ты стал моим лучшим другом. Помимо всего прочего, мне этого так не хватает. Можем ли мы хотя бы попытаться стать теми, кем не смогли быть раньше? Я не хочу не знать тебя, – повторяю я. – Это слишком тяжело. Я скучаю по тебе.

Он молчит, когда я хватаю его за руку, и он снова поворачивается ко мне лицом.

– Может быть, однажды, когда это не будет ощущаться... как попадание в седьмой круг ада?

Он опускает глаза на наши сцепленные руки, и я не уверена, что он ответит, но он говорит, и его голос разорван.

– Да, может быть, тогда.

Джоэл снова стучит по капоту, предупреждая.

– Мне нужно идти. Мне нужно успеть на самолет, – вздыхает Истон.

– Но это, прямо сейчас, это же не прощание, да? – Мой пульс учащается, когда накатывает паника.

– Не для меня. Мне правда нужно идти, – повторяет он.

– Но мы еще поговорим? – спрашиваю я, несдерживаемые слезы текут по лицу, я собираю свою сумочку и ноутбук и прижимаю их к себе.

Он сосредотачивается на мне, его выражение лица страдальческое.

– Если тебе когда–нибудь... понадоблюсь я, – тихо произносит он, – я буду там, где ты меня оставила, хорошо? – Он снова поворачивается к окну, пока гул в моей груди нарастает.

– Хорошо, – легко соглашаюсь я. – Я тоже. – Я замираю с рукой на ручке двери. – Истон?

– Да, Красавица?

– Ты только что впервые солгал мне?

– Не знаю, – слабо выдыхает он, когда Джоэл снова стучит. – Я не хочу, чтобы это было так.

– Ладно, – говорю я, открывая дверь. – Ладно, – шепчу, – что ж, тогда я не буду прощаться. У–у–удачи сегодня на концерте.

Он кивает, когда я открываю дверь и выхожу из внедорожника. Джоэл смотрит на меня, считывая мое выражение лица, прежде чем притянуть меня к себе – мой ноутбук вжимается между нашими грудями, пока мы обнимаемся.

– Позаботься о нем, пожалуйста, Джоэл.

– Я стараюсь, – он целует меня в висок.

– Я люблю тебя, – я всхлипываю, – ты же знаешь это, да?

– Я тебя тоже, милая. Я всегда буду рядом для тебя.

– Взаимно.

Подавленный рык вырывается из меня, прежде чем я вырываюсь из его теплых объятий, разворачиваюсь и пускаюсь бежать что есть мочи к своему дому.

♬♬♬

Стоя той ночью на своем балконе в куртке Истона, сжимая в руках плюшевого мишку из «Edgewater», в то время как ветер свистит вокруг, я заглушаю шум даунтауна, снова и снова прокручивая в голове историю любви наших родителей, вставляя на место последние кусочки головоломки, которая мучила меня с начала моего поиска год назад. И в этом ветре, настойчивым шепотом, до меня доходят слова Стеллы:

«Подними глаза».

И я поднимаю. Вытягиваясь за пределы перил балкона, я ищу и не нахожу ни единой звезды, стоя в дымке шумного города внизу. Вдыхая запах воротника куртки Истона, я отмечаю отсутствие того аромата, что раньше был так явствен. Он был со мной совсем недавно, его тепло было так ощутимо, но я не могла позволить себе сблизиться с ним заново. Я бы этого не пережила. Единственное, о чем я сейчас сожалею, – это все невысказанное. Столько вещей, которые я хотела бы ему сказать, зная, что мы, возможно, больше никогда не заговорим на том уровне незащищенной близости. Раскаяние терзает меня, пока я не решаю, что стоит передать ему часть этого в смс, в надежде приоткрыть окно, даже если дверь кажется закрытой.