♬♬♬

Сидя у постели ЭлЭла в больнице, я уставился на крошечные отверстия в потолочных плитках, пораженный тем, что эгоистичное решение ЭлЭла – решение, которое он выдавал за веру в мой талант, смешанную с его ревностью, – является частью причины всего, что произошло за последний год.

Нереально.

Если он когда–нибудь очнется, я убью его. В то же время, должен ли я благодарить его? Вряд ли это произойдет, поскольку сумасшедший ублюдок пошел на практически самоубийство с моими жизненными выборами, чтобы осуществить мечты, которых не смог достичь сам.

Но если бы ЭлЭл не сделал тот звонок, Натали все равно нашла бы те письма. История Рози была для Натали поводом приехать в Сиэтл – ко мне. Зная Натали, она, возможно, приехала бы в любом случае.

Тот наводка был единственным решением в руках ЭлЭла. Все, что произошло после, – полностью и абсолютно результат моих собственных решений, решений Натали.

Реальна ли судьба?

Вселенная начинает казаться маленькой, пока я разбираюсь в эффекте домино. Интересно, знал ли ЭлЭл вообще, что его звонок в газету в Остине, Техас, имел такую историю для моей матери, или это было совпадением.

Он чертовски наблюдательный, так что, возможно, он провел свое исследование. Возможно, причиной, по которой он позвонил, было то, что он знал о прошлом моей матери в этой газете. Это общеизвестный факт, что она начала там свою карьеру.

– Какого черта, чувак? – я смотрю на ЭлЭла с пластикового стула у его кровати, в то время как мониторы равномерно пищат.

Сид и Так продержались как могли, сожалея о своем чрезмерном возлиянии на вечеринке, прежде чем отправиться обратно в отель, чтобы проспаться. Почему–то, когда мы прибыли, я солал медицинскому персоналу, сказав, что я – ближайший родственник ЭлЭла. Как ни странно, отец был указан как его контактное лицо на экстренный случай, так что моя ложь была бы достаточно правдоподобной, хотя было очевидно, что они знали, кто мы. У нас с отцом еще не было возможности поговорить о его чертовом упущении относительно моего ведущего гитариста, потому что он был занят миссией по прикрытию нас пиаром и взятию ситуации в отеле под контроль, пока врачи стабилизировали ЭлЭла. Я поддерживаю шею, похмелье и усталость дают о себе знать, но вопрос о том, как давно отец знал о состоянии ЭлЭла, начинает меня раздражать. Словно почувствовав мою потребность в ответах, отец появляется рядом со мной. Не сводя глаз с ЭлЭла, он первым нарушает молчание:

– Тебе стоит вернуться в отель. Прими душ, поешь. Поспи немного.

– Пап, почему ты мне не сказал?

Он вздыхает.

– Ты хочешь сделать это сейчас, сын?

– Учитывая, в чем признался этот ублюдок, да.

– Он не хотел никаких особых условий и знал, что его время ограничено. Что его болезнь не позволит ему играть с группой постоянно, и я посочувствовал ему.

– Кто, блять, этот парень?

– Парень, который вырос в ужасающей бедности, с пренебрегавшими им дерьмовыми родителями и скитался по свету в полном отчаянии, пока не нашел гитару. Таков его краткий послужной список, и это еще не самое худшее.

– А что худшее?

– Спроси его сам, когда он очнется.

– Пап, мы не лжем друг другу. Или, по крайней мере, я так думал. Теперь уже нет.

– Прости, сынок, правда. Это единственное, что я от тебя скрывал, и то по эгоистичным причинам. Я всегда знал, что мне придется во всем признаться, и, вероятно, это стало бы причиной. Я надеялся, что вы сблизитесь, и он расскажет тебе сам. – Он сухо усмехается. – Не срослось.

– Каким это эгоистичным образом?

Он смотрит на меня.

– Постарайся не обижаться, но ты такой перфекционист, и мне ненавистно это говорить, но я думаю, его состояние затуманило бы твою способность мыслить здраво, и ты упустил бы возможность гастролировать с великолепным гитаристом, и... в свою очередь, ЭлЭл упустил бы шанс исполнить свою мечту. Это был его последний шанс. – Он резко выдыхает. – Я был на его месте, был в таком же отчаянии, как он, и я заметил это сразу. – Выражение лица отца мрачнеет, как всегда, когда он говорит о том периоде своей жизни, за годы до того, как женился на маме. – Он так отчаянно этого хотел, гораздо больше, чем кто–либо другой на прослушивании, и он талантливее более половины гитаристов, которых я знаю. Прости, если это бесит тебя, но я хотел, чтобы он это получил.

– Ты как бы затрудняешь мне возможность оставаться злым, – говорю я, взглянув на него.

Отец не отвечает, его взгляд снова прикован к ЭлЭлу, в то время как я изучаю его, и от него исходит одно лишь сочувствие, и я замечаю свою сумку, болтающуюся в его руке. Отец, кажется, осознает, что завис, и протягивает ее мне.

– Я захватил это, на случай, если ты решишь остаться. Там еще немного съедобного.

Я беру предложенную сумку.

– Спасибо. Мне принесут раскладушку, хотя я вообще без понятия, почему я остаюсь. Я чертовски близок был к тому, чтобы сбросить его с балкона сегодня вечером.

– Родственные души не всегда ладят. На самом деле, они часто сталкиваются лбами. Я понял это за годы. Постарайся понять, сынок, карта, которая ему выпала, была жестокой. Возможно, он и оказался скользким ублюдком, но почему–то ему была уготована роль в нашей жизни.

– Ты веришь в это космическое дерьмо «11:11», пап? Правда?

– А то, блять, как же. Были времена, когда я пытался найти рациональное объяснение, и даже когда мне это удавалось, за этим объяснением должна была быть другая причина. Я годы назад перестал пытаться в этом разобраться.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты. Десять минут назад не понял бы, но поверь, у меня ум за разум заходит.

Он качает головой, в его глазах настороженность.

– Факты есть факты, и то, что происходило на протяжении лет – особенно в нашей семье, – большинство сочло бы чередой совпадений, но я считаю это маленькими чудесами. – Он тяжело выдыхает. – Я чертовски вымотан. Я возвращаюсь в отель. Напиши, когда он очнется.

– А если нет? – спрашиваю я, и мы разделяем долгое, многозначительное молчание.

– Тогда это будет трагедия, – отвечает он, бросая взгляд на ЭлЭла, прежде чем отвести его.

– Я не ненавижу его, и я даже не так уж зол теперь, но не могу понять, почему, – признаюсь я.

– Он выглядит довольно безобидным на системе жизнеобеспечения, и, возможно, потому что ты наконец понял, что под всей его ложью – страдающий человек, а я воспитал хорошего человека.

Я сглатываю, снова сосредотачиваясь на ЭлЭле.

– Что, черт возьми, нам делать с нашим туром? Я не хочу оставлять его в больнице. Я не думаю, что смогу выйти на сцену, если он... будет здесь, в таком состоянии.

– Всему свое время, – говорит он, – а до этого еще далеко. Мы во всем разберемся.

– Да? – мне удается ухмыльнуться. – Собираешься вернуться из отставки?

– Точно нет, – он усмехается. – И я барабанщик.

– Лучший из ныне живущих, – добавляю я.

Он похлопывает меня по плечу на прощание.

– Люблю тебя.

– Я тебя тоже, – говорю я, пока он оставляет меня в комнате с ЭлЭлом, который дышит сейчас только благодаря аппарату.

Открываю свою сумку, достаю зубную пасту и щетку, чистую футболку и дорожный брусок папиного «Айриш Спринг». Не могу сдержать ухмылки при виде этого и направляюсь в крошечную ванную ЭлЭла, чтобы принять душ. Сегодняшний вечер определенно принял оборот, которого я не ожидал. Отвлеченный последними четырьмя часами, я понимаю, что по старой привычке поставил телефон на раковину, только когда выдавливаю пасту на щетку. Я не делал этого месяцами. Разница в том, что с другой стороны экран остается темным. Сокрушительная боль обрушивается на меня, и я заново прокручиваю каждую деталь прошедших часов.

Она подписала.

Разбитый и опустошенный, мои мысли снова возвращаются туда, где они были последний год. Я устраиваюсь на только что принесенной кровати, которую поставили рядом с кроватью ЭлЭла, – качество оказалось куда лучше, чем я предполагал. Благодарный за удобство, я сажусь на нее, поправляю подушки и притягиваю к себе сумку.