По правде говоря, я абсолютно раздавлена и шокирована поведением моего отца.

Отец ничего не сделал, чтобы оградить меня от своего гнева. Он не только в ярости из–за моего участия в обмане с Истоном, но и из–за того, что я причинила боль матери и косвенно вызвала небольшую трещину между ними, которая могла дорого ему обойтись. Даже несмотря на то, что они, кажется, восстановились, он отказывается по–настоящему смотреть на меня. Что еще более прискорбно, я это позволила. Позволила ему продолжать помыкать мной, словно я – наказанный подросток, а не почти двадцатитрехлетняя женщина, способная делать собственный жизненный выбор. Но правда в том, что я знала, что это будет ценой за любовь к мужчине, которого я выбрала, – за брак с мужчиной, которого я выбрала.

На данный момент я чувствую, что заплатила достаточно.

Даже если мои чувства во многом оправданны, я сама себя прокляла, потому что скучаю по отцу. Его отсутствие продолжает лишать меня чувства безопасности и душевного покоя. Мне не хватает нашей легкой дружбы и наших снимающих стресс прогулок в бар, который мы часто посещали возле «Speak» после изматывающих дедлайнов. Больше всего мне не хватает тех моментов, что следовали за этим, когда мы, распивая пиво, откровенно болтали скорее как друзья, а не как отец и дочь.

Все следы той динамики мучительно отсутствуют, поскольку мое стремление угодить ему и вернуть его благосклонность затмевает мои отношения с Истоном. Меня поставили в невозможное положение – пытаться угодить двум мужчинам, которых я люблю больше всего, и, как я и предсказывала, я чувствую, что проигрываю, независимо от того, какие шаги я предпринимаю и в каком направлении. Единственные заверения, что у нас есть шанс пережить это, исходят от моей матери. Она изо всех сил пыталась быть рефери между нами, несмотря на тот полный разлад в нашей жизни, что причинил мой брак.

Только когда я разговариваю с Истоном – когда впитываю его лицо на экране, явно отражающее ту любовь, что вижу в нем, – эта цена кажется меньшим бременем. Но на прошлой неделе я стала чувствовать, как негодование Истона начинает переливаться через край. Стало очевидно, что моему запущенному браку нужно внимание, и я знаю, что единственный способ попытаться его сохранить – это прилететь к Истону или позволить ему приехать ко мне.

По иронии судьбы, сегодняшний вечер посвящен другому мужчине в моей жизни. Празднованию вклада отца в медиа, его достижений и империи, которую он построил в нашем уголке вселенной. Вселенной, в которой, как он молча и болезненно дал понять, нет места для Истона Крауна.

С каждым днем становится все яснее, что Истон прав. Мой отец воюет с моим мужем, и это разрывает нас на части.

Моя горечь по отношению к отцу продолжает нарастать, пока я все еще жду у лимузина, слишком робкая, чтобы войти в парадную дверь моего собственного семейного дома из–за его плохого обращения.

По иронии судьбы, папа настоял, чтобы мы прибыли на гала–вечер как семья, что на данный момент также кажется ложью. Пока я пытаюсь взять себя в руки и не расплакаться, папа выходит из дома, выглядя великолепно в идеально сидящем смокинге, а за ним следует моя мать. Мама подходит, потрясающая в сверкающем черном платье, облегающем ее хрупкую фигуру. Ее свежеокрашенные темные кудри убраны вверх и закреплены, макияж безупречен.

– Детка, на улице прохладно. Почему ты не зашла внутрь?

Потому что внутри еще холоднее.

– Мам, ты выглядишь... невероятно, – уклоняюсь я от ее вопроса. Она отвечает взаимностью, уходя от моего комплимента.

– А ты выглядишь абсолютно великолепно, моя дорогая. Платье сидит на тебе идеально. Тебе нравится?

– Очень, спасибо, – отвечаю я, благодарная за то, что она потрудилась меня одеть. В последнее время большую часть дней я чувствую себя на автопилоте, просто механически. Мама изо всех сил старалась помочь мне справиться, катаясь со мной на лошадях и просто слушая. Она также была потрясающим начальником. Хотя мой график был изматывающим, если бы меня не загружали постоянными заданиями, я не уверена, что знала бы, куда двигаться. Внутри я все еще борюсь за ту женщину, которой мечтала стать, – ту, что твердо стоит на ногах и имеет достижимые, хоть и меняющиеся цели. Каждый день я борюсь за ту невесту, которой стала, расцветая стремительно под любящим взглядом моего мужа.

Я перевожу взгляд на папу, пока он запирает входную дверь, и взгляд мамы следует за моим. Именно тогда я чувствую смену энергии. Видя, как свет в ее глазах начинает меркнуть, я выдавливаю улыбку.

– Сегодня будет невероятный вечер.

– Никакого дерьма, – напоминает она мне, с тревогой глядя на приближающегося отца.

– Так и будет, – уверяю я. В ответ она неопределенно кивает. Папа подходит к нам в конце дорожки и, не говоря ни слова, мягко усаживает маму в машину. Надеясь создать небольшое окно перемирия на сегодняшний вечер ради них обоих, я обращаюсь к нему.

– Пап?

Папа напрягается, прежде чем отпустить водителя, который терпеливо держит открытую дверь лимузина. Когда водитель оказывается вне зоны слышимости и папа наконец поднимает свои фиолетово–голубые глаза на меня, я оказываюсь на приемной стороне изможденного взгляда. В нем есть все – гнев, боль, предательство и та цена, которую он платит.

– Я просто хотела поздравить тебя, – продолжаю я, – на случай, если у меня не будет возможности позже. – Он коротко кивает и замирает в ожидании, отказываясь видеть все, что я сделала, чтобы вернуться к роли ответственного взрослого, которого он воспитал. Даже когда он нетерпеливо ждет, пока я сяду в машину рядом с матерью, я впитываю его выражение лица, зная, что сколько бы он ни достиг и как бы ни был доволен этим событием, я, возможно, испортила для него этот важный рубеж.

– Папочка, м–мне жаль, что я причинила тебе боль, – искренне выговариваю я. Его выражение лица на мгновение смягчается, прежде чем глаза стекленеют.

Сейчас не время, Натали.

– Ладно. Это все, что я хотела сказать. – Не в силах выносить больше его разочарования, я скольжу на длинное кожаное сиденье напротив мамы. Отводя глаза от нее, я предпочитаю смотреть в окно, пока папа садится рядом с ней. В течение минуты после того, как машина понеслась к отелю в центре города, раздается жужжание мотора, и я смотрю на маму, которая закрывает перегородку для уединения, прежде чем обратиться к нам обоим.

– Ладно, с меня, блять, хватит. Мне плевать, какой это повод, Нейт. Твоей дочери больно, тебе больно, и ты причиняешь ей боль, и если ты продолжишь игнорировать ее страдания, ты не простишь себя, и я тебя тоже не прощу. Посмотри на нее, черт побери!

– Мам... – говорю я, в то время как папа одновременно резко бросает:

– Эдди, сейчас не время.

Он прокашливается, расстегивает пиджак, а мама поворачивается к нему, упираясь пятками в пол.

– Самое подходящее время, – отрезает она. – Как, черт возьми, мы должны праздновать что–либо как семья, когда между нами такая пропасть? Пропасть, которую ты продолжаешь увеличивать каждый раз, когда игнорируешь ее боль ради своей.

Папа прикусывает нижнюю губу, а мама поворачивается и привлекает мое внимание.

– Посмотри на меня, Натали.

Глаза горят, я смотрю на маму.

– С твоим отцом и у меня все в порядке, и так будет и дальше. Мы прошли через многое. Такова семейная жизнь, но это... – она жестом указывает между нами, – это неприемлемо.

Папа смотрит в окно, его тело вибрирует от эмоций, прежде чем она снова заговорит.

– Я когда–нибудь рассказывала тебе, что сказал твой отец в ту минуту, когда я положила тебя в его руки?

Она не ждет моего ответа, пока папа не произносит тихо:

– Эдди.

– Он сказал: «Я нашел совершенную любовь».

Из горла отца вырывается сдавленный звук, его глаза краснеют, а я прикрываю рот рукой. Она поворачивается обратно к папе, обращаясь к нему, словно они одни.

– Что, черт возьми, ты творишь, Нейт? – ее голос дрожит от эмоций. – Я сделала свою часть, но ты лепил нашу девочку с самой первой минуты, как взял ее на руки, формируя из нее крошечную копию себя. Она такая же волевая и умная и любит так же сильно, как и ты. – Папа сжимает колени, его костяшки белеют. – Но чем больше ты наказываешь ее, – умоляет моя мать, – тем труднее ей поверить, что я занимаю второе место.