Открыть ноутбук оказалось ошибкой. Реакция в заголовках и соцсетях – это смесь поддержки и осуждения, последнее – от женщин, которые, кажется, объединились и сочли меня недостойной Истона. Мой первоначальный поиск завел меня в кроличью нору, из которой я быстро выбралась и отказываюсь туда возвращаться. Поскольку за годы я повидала столько сетевого зла, у меня выработался здоровый иммунитет к нему. Несмотря на выработанную терпимость, все равно больно быть под прицелом и осуждением. Та уверенность, что у меня пока есть, никак не связана с заголовками, но она постепенно исчезает из–за полного отсутствия общения с родителями – текущее состояние их брака неизвестно. Изоляция, которую я чувствую в их молчании, одновременно неприятна и непривычна. Словно я повредила жизненно важные части фундамента, который считала несокрушимым. Каждый шаг, который я делаю в любом направлении, кажется роковым, будто он может стать той самой ошибкой, которая будет стоить мне всего.

Даже если мы с Истоном подождем, пока пройдет первоначальный шок, кажется, мы оттолкнули наших родителей так, что это чувствуется непоправимым. Из–за этого мы, возможно, никогда не получим приглашения, не говоря уже об открытой двери для разговора.

Убийственный взгляд Рида вчера продолжает преследовать меня. При первой же встрече было невозможно отрицать, насколько внешность Истона унаследована от отца. Глаза Рида, как и у моего мужа, способны нанести ту же самую рану без единого слова. Как и глаза моего собственного отца.

Во многих отношениях так много в наших жизнях зеркалит друг друга. Несмотря на урон, это все еще кажется кармой.

Ни разу я не включала «разрушение брака собственных родителей» в число сценариев, которые рисовала в воображении, представляя эту расплату.

Больше всего меня поражает то, как невероятный, красочный мир, который мы создали вместе с Истоном, был обесцвечен до безжизненного оттенка неизвестного серого.

Любовь предназначена для счастья, а не для скорби, но, кажется, скорбь – это все, что я делала – в той или иной степени – с тех пор, как нашла ее с Истоном. Моя трусость в том, чтобы ответить на звонок мужа, вызвана тем, что он хочет, чтобы я боролась. Это борьба, на которую я согласилась. Борьба, которую я намерена довести до конца. Но борьба, которая, как мне кажется, была вырвана у меня в ту секунду, когда я стала свидетелем разрушительной разницы между тем, какой я представляла битву с последствиями, и той войной, которой я боюсь, она станет. Это стало совершенно ясно нам обоим в той вилле.

Наши отцы ненавидят друг друга.

Возможно, до такой степени, что наша любовь друг к другу никогда не будет иметь значения.

Что бы ни ждало впереди, Истон того стоит. Мы того стоим, но я не хочу, чтобы он знал, насколько я потрясена, или что он невольно нарушил обещания, которые не имел права давать.

Любовь к нему, замужество, стоили мне всего, в чем он меня уверял, что этого не будет – моих отношений с отцом и матерью. А также моего места в газете и возможности потерять мое будущее в «Speak» вообще. Теперь вопрос в том, насколько постоянным окажется этот ущерб. Ущерб, в котором я отказываюсь винить его.

Мой телефон снова вибрирует от входящего вызова, и мелодия возвращает меня прямо в то прекрасное место и время, когда я впервые услышала ее, пробуждая во мне какую–то силу. Помимо смены звонка, я еще не запрограммировала его имя на что–то большее, чтобы обозначить его значимость в моей жизни и то счастье, что оно принесло, прежде чем было отнято. Держа телефон в руке, я делаю успокаивающий вдох и провожу пальцем, чтобы ответить.

– Красавица? – он выдыхает, прежде чем я успеваю произнести слово.

– Я здесь, – бормочу я.

– Боже. Я так, блять, зол на тебя. Как ты могла не отвечать на мои звонки?

– Я писала тебе, – бормочу я. – Прошел... прошел день. Прости, – я вытираю щеку, по которой горит след от слез.

– Ладно. Все в порядке, – он резко выдыхает. – Что происходит?

– Как твоя мама? – парирую я вопросом.

– С ней все в порядке, – слишком быстро отвечает он.

– Не ври.

– Я не вру, но «в порядке» – это сильно сказано. Она все еще была где–то между яростью и опустошением, когда я уезжал сегодня утром, но это лучше, чем когда я приехал. Папа со мной не разговаривает.

– У меня тоже, – говорю я. – Но ее здоровье?

– С ней все в порядке, детка. Я вообще не преувеличиваю. Инсульта не было, и ее успокаивали только в качестве меры предосторожности.

– Боже, Истон. Ты никогда не рассказывал мне об этом.

– Потому что с ее последнего приступа прошло больше десяти лет. Я не думал... Боже, я не думал...

– Мы решили не думать. Молодые, безрассудные и наивные, – напоминаю я ему.

– Пожалуйста, не пытайся оправдать их поведение вчера. Это было не нормально, блять. Расскажи мне, что происходит.

– Я написала нашему администратору, и она сказала, что «Speak» окружена папарацци, чего и следовало ожидать, так что пока я работаю из дома.

– Ладно, это не так уж плохо, да?

– Нет, – я лгу. Ненавижу, что лгу, но если я раскрою всю правду и последствия, с которыми столкнулась, у меня есть ощущение, что он примчится прямо ко мне – а вместе с ним и его гнев, который может оказаться еще более разрушительным. Его следующие слова лишь подтверждают это.

– Приезжай ко мне, Красавица. Поезжай со мной в тур на несколько дней. Ты можешь работать удаленно откуда угодно. Я отправлю за тобой самолет.

– Истон, мы должны встретить это лицом к лицу, встретить их лицом к лицу. Наши родители тесно вплетены в жизни обоих из нас.

– Да, ну, теперь я начинаю думать, что это не такая уж и хорошая вещь.

– Это большая часть того, кем мы являемся. Мы не можем это изменить. Я не хочу этого.

– Папа больше не ездит с нами в тур, так что это меняется в любом случае.

– Мне так жаль.

– А мне нет. Эту связь нужно было разорвать, блять, давно.

– Это неправда. Он твой ориентир.

– Ты – мой, блять, мир.

– Ты злишься, – я знаю, что боль скоро последует, но он продолжает.

– Джоэл помог мне сегодня утром собрать большую часть моих вещей. Я не собираюсь возвращаться домой в ближайшее время. Я и не собирался, верно? Черт, я не могу этого выносить.

– Мы только что разорвали наши семьи на части. Моя мама, – я шепчу, – догадалась, что я скрывала, и где это найти. Пока папа был в самолете, она пошла в газету, обыскала мой рабочий стол и нашла письма. Она прочитала их все, и когда мы вернулись домой... это было ужасно.

Тишина затягивается, прежде чем раздается тихое:

– Черт.

– Я была так неправа, Истон, – мне удается убрать дрожь из голоса. – Она знала о наших родителях, о Стелле, и ни разу не испытывала к ней неприязни, пока я не втащила ее в их прошлое. Это может навредить браку моих родителей. Может, уже навредило.

– Я понимаю, что они имеют право расстраиваться, но они так же неправы, как и мы, своей реакцией. Что, черт возьми, нам делать?

– Найти кого–нибудь другого, чтобы влюбиться, выйти замуж и родить детей.

– Это твое решение? – его тон язвительный.

– На моем пальце твое кольцо. – Я поднимаю черное кольцо в поле зрения, любуясь его весом, его значимостью – и воспоминание о его выражении лица, когда он надевал его мне на палец, наполняет меня теплом. – Теперь оно значит для меня даже больше, чем тогда, когда ты его надел. Я не могу оторвать от него взгляд. Это был самый счастливый момент в моей жизни.

– Их будет больше.

– Я знаю, – я изо всех сил стараюсь сдержать непроизвольную икоту, но не могу. Секундой позже он запрашивает видеозвонок.

– Истон...

– Ответь, – резко говорит он. – Ответь прямо сейчас. Мне нужно увидеть тебя.

Я принимаю запрос, и на экране появляется Истон. Вид его – как удар молнии в грудь. Неужели с нашей разлуки прошло чуть больше суток? Кажется, будто прошла целая вечность. Выглядя таким же удрученным, как и я, с волосами в полном беспорядке, он проводит воспаленным взглядом по моему лицу. Его лицо искажено болью, он задерживает взгляд на моих покрасневших щеках, а потом закрывает глаза.