Координационный центр операции «Змеи Тисифоны» тайно окопался в одном из многочисленных пансионатов на побережье океана. Здесь принимали только своих и только по предварительной договоренности. Лорис встретил ее на посадочной площадке глайдеров и увел вглубь территории. Сова с любопытством осматривалась. На первый взгляд санаторий ничем не отличался от десятка таких же комфортабельных мест отдыха у самой кромки воды: по дорожкам гуляли отдыхающие, на пляже резвились загорелые тела. На взгляд же второй становились видными отличия. Резвящиеся тела все как на подбор — крепкие и подтянутые. Женщин мало, детей нет совсем. Зона пансионата словно бы случайно закольцована цепью строений и плотных зеленых зарослей и не просматривается. Конспирация. Внутри кольца — сосредоточенные, собранные сотрудники в белых халатах, внимательные взгляды, редкие посетители с печальной тревогой на лицах — пациенты.

Лорис тоже был печален.

— Не ладится? — осторожно спросила Сова, стараясь не отставать от Лориса в лабиринте незнакомых коридоров и залов санатория.

Он кивнул:

— Три месяца сижу здесь. Клинику забросил. Оставил дома нового врача. Теперь летаю туда два раза в месяц, инспектирую. А здесь — не ладится.

— Эпидемия? — Сова не знала предела его откровенности и была готова к тому, что он откажется отвечать.

— Генетическая катастрофа. Мутация.

Он старался говорить коротко, чтобы не сказать лишнего, но она понимала — ему хочется выговориться.

— Заходи.

Сова с недоумением оглядывала его лабораторию. Видимо, работа и вправду не ладилась — лаборатория была тщательно, до стерильной голубизны вычищена и пуста, приборы выключены.

— Понимаешь, — Лорис не выдержал, — мы ведь до сих пор не знаем причины мутации. Мы повторили опыт твоего Симаргла. — У Совы хватило терпения не возразить на это: «Он — не мой». — Очень помогли данные по Димитре с диска. Мы научились убирать патологию. Но что толку? Это наследуемый признак! Нельзя же перевести всю планету на искусственное оплодотворение.

— Почему нельзя? Земля, например… — начала Сова.

— Это не Земля! — оборвал Лорис. — Здесь кет ни готовых центров рождаемости, ни специалистов в таком количестве, как на Земле. Ну, посчитай сама: с каждым эмбрионом сейчас работают три-четыре человека. Эта работа занимает около недели. И то мы не можем гарантировать результат. Процесс нельзя автоматизировать — все слишком индивидуально. Мы физически не способны обработать весь поток рождающихся на планете. У самого Киферона не было иного пути, как поставить барьер и уничтожать все, что не соответствует норме. Уничтожать, Сова! Уничтожать. И мы пока — уничтожаем.

Он ходил мимо нее, сидящей в кресле у пустого монитора, ходил, стиснув свои длинные тонкие пальцы прирожденного хирурга, и не мог остановиться. Только сейчас Сова заметила, что на нем не было белого халата, а была обычная серая форма Ордена без всяких знаков отличия, и это было неспроста. Он был так недоволен тем, что делал, что надеть белый халат врача ему было стыдно, как будто в нем он становился невольным самозванцем, выдающим себя за спасителя.

— Но должна же быть причина. — Ей очень хотелось помочь, но ее знания не давали повода даже для дилетантского совета. — Экология?

— Смотрели. — Лорис безнадежно махнул рукой. — Тут три наших лаборатории экологов — по одной на каждом континенте. Нет, причина мутации в чем-то другом. За три месяца мы полностью воспроизвели генетическую историю киферонцев, с момента первой колонизации до сегодняшнего дня. Всю родословную, историю всех местных эпидемий. Есть куча версий. Например, что мутация возникла, как защитная реакция на эпидемию холеры Зумма. Или что мутация первоначально была благотворной, как результат приспособления колонизаторов к условиям новой планеты, и только впоследствии, из-за противоречия с каким-то другим мутировавшим геном вдруг возник такой эффект. Да и зачем мы ищем причину? Что, нам станет легче, если мы поймем, что это случайная мутация? Нам нужен механизм, восстанавливающий поврежденную мутацией ДНК. Причем механизм, передающийся по наследству. И у нас его — нет. Нам нужно заниматься не эмбрионами, нам нужно заниматься взрослыми — родителями.

Лорис наконец выговорился и сел, сложил кисти рук на подлокотниках, и принялся смотреть на них по очереди с каким-то странным выражением лица Выражение было так несвойственно Лорису, что Сове потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это отвращение.

— Я вчера уничтожил три эмбриона, — устало произнес он. — Дольше нельзя было тянуть, можно было повредить здоровью матерей.

Сова потянулась и просто накрыла его руку своей.

— Давай я увезу тебя домой, — предложила она.

Он решительно покачал головой.

— Нет. Сейчас нужно быть здесь. Это я просто с тобой расслабился. — Он вскинул глаза и уже другим тоном бодро спросил: — Что ты мне привезла?

Сова выложила ему все услышанное от Гауфмана и протянула диск.

— Мне нужно поработать с этими материалами, — пояснила она. — И я не могу это делать под носом у Магистра — у него слишком хороший нюх. Мне можно тут остаться на пару недель?

— Конечно. Я уже оформил тебя в группу реабилитации. Заодно пройдешь курс. С психологами побеседуешь. На пляже полежишь.

— К черту пляж, — решительно заявила Сова.

— Никаких чертей. Видел я тут ваших разведчиков — нервные, дерганые. Они даже на пляж ходят как на явку — по часам.

Сова засмеялась.

— Это не наши, — презрительно фыркнула она. — Наши внедряются и маскируются под обслуживающий персонал.

— Вот и помаскируешься с недельку. Тебе полезно.

Пляжи Киферона и в самом деле были лучшими в Федерации. Мелкий шелковистый песок играл всеми оттенками янтаря, а океанская вода плескалась под ногами как красное вино, рубиновыми каплями украшая тело. Когда-то этот кровавый океан с отвращением был описан первооткрывателем Киферона, землянином Андрэ Борквалем, привыкшим к голубым глубинам своей родины. Но с тех пор прошло много веков, за которые киферонцы умудрились навязать всему миру свое восхищение его багровыми приливами, его розовой дымкой на рассвете, его рыжими закатными сполохами.

Сова расположилась на лежаке у самой кромки воды, где ее не беспокоили приверженцы волейбола, разносчики соков и любители знакомиться на пляжах. Электронное табло ее лежака, специально предназначенное для декларирования отношения к внешнему миру, украшала надпись: «Прошу не тревожить. Хочу побыть в одиночестве». Местный контингент отдыхающих был на редкость дисциплинирован и установленного запрета не нарушал. Поэтому когда на третий день по мокрому песку прошлепали чьи-то ноги и тень заслонила солнце, Сова очень удивилась. Вступать в разговор не хотелось, она постучала пальцами по пульту управления табло, вмонтированному в подлокотник лежака, считая это достаточным намеком для бестактного посетителя. Но тень осталась на месте.

Пришлось сдвинуть козырек в сторону и поднять глаза вверх.

Перед Совой стоял дряблый человек неопределенного возраста и пристально разглядывал ее. Он был не из Ордена — у военных никогда не бывает таких вялых запущенных тел и такого благостного выражения лица. «Проповедник, — уныло подумала Сова. — Из местных». Цветастые широкие шорты проповедника трепыхались на ветру, на впалой груди висел миникомп, под панамой прятались редкие волосы. В руках проповедник держал большой непрозрачный пакет.

Как только она обратила на него внимание, он тут же качнулся в ее сторону и как-то вкрадчиво поинтересовался:

— Вы — Лаэрта Эвери?

Сова прищурилась. Неужели все-таки из Ордена?

— Да. Я — Лаэрта Эвери, — подтвердила она и перешла на сухой официальный язык Ордена: — С кем имею честь?

— Вы меня не знаете. — Незнакомец явно расценил ее ответ как позволение остаться и принялся усаживаться рядом с ее лежаком. — А у меня к вам дело.