Этого Годимир уже не выдержал. Догнал королевну, перехватил ее руку и мягко, но настойчиво объяснил, что если не жалеть коней, то придется оставшийся путь до Ошмян пешком проделать. Не согласиться с ним было трудно — если даже крепкий и выносливый игреневый взмок и дышал тяжело, то более слабый буланый уже втягивал воздух со свистом, роняя с губ и ноздрей клочья пены, а правый его глаз, обращенный к рыцарю, налился кровью и смотрел безумно и дико.

— Не держи меня, Годимир! — пыталась сопротивляться девушка.

— Падет конь, что делать будешь? — парировал он.

— На твоего пересяду! — дерзко ответила Аделия, но повод все-таки натянула.

Буланый издал утробный полувздох-полустон, в котором Годимиру почудилась благодарность, и перешел на рысь.

— Некогда мне, некогда… — Королевна в нетерпении теребила ременной повод. — Поверишь, нет, Годимир? Я прямо ощущаю, как время мимо меня бежит.

— Ну, время всегда бежит мимо, — рассудительно ответил рыцарь. — Ничего. Успеем. Один мудрец-ученый из Басурмани говорил: поспешать нужно медленно.

— И что?

— И тогда везде успеешь.

— Эх! — Аделия махнула рукой и смолкла.

Почти две версты они проехали в тишине.

Кони веселели на глазах. Буланый стал дышать ровнее, а у скакуна Годимира даже нашлись силы оскалиться и клацнуть зубами. За что и получил удилами.

— Поскакали? — предложил словинец.

Аделия молча кивнула и ткнула коня пятками.

Они вновь помчались по дороге.

Та-да-дах, та-да-дах!

Копыта били в плотную землю, задавая ритм, в котором так и норовили умчаться беспокойные мысли.

Старясь облегчить ношу коню, рыцарь подался вперед, привстал на стременах. Чуть-чуть, самую малость, лишь бы только не давить на поясницу и без того уставшему коню.

Вот и пологий холм за речкой не речкой, ручьем не ручьем.

Подножие холма обнесено земляным валом, по гребню которого вкопаны толстые, но короткие колья. Годимир еще раз подивился слабости защитных сооружений, но не мог не обратить внимания на ухоженность огорожи. Вал нигде не оплыл, колья стояли торчком, как алебарды у крейцбергских пехотинцев-кнехтов. Через речку был перекинут неширокий — как раз впору одной телеге проехать или двум конникам в ряд — мосток. Он упирался в подножие бревенчатой надвратной башни — сооружение на вид довольно крепкое, обмазанное снаружи глиной, дабы уберечься от пожара.

На мосту без дела сидели с полдюжины стражников. Все те же, ставшие уже привычными, шишаки, бригантины, обшитые черной тканью с вышитыми желтыми трилистниками — цвета короля Доброжира. Заслышав топот копыт, охранники ворот встрепенулись и кинулись к составленным «шалашом» гизармам[82].

— Полегче, Аделия! — крикнул Годимир. — Пускай рассмотрят!

Королевна, поравнявшаяся уже с подворьями бронников и кузнецов, слободу которых по обыкновению всех невеликих городишек от Усожи до Студеного моря выносят за пределы крепости, услышала и, как ни удивительно, согласилась. Натянула повод и перевела буланого, вновь начавшего выказывать нешуточную усталость, в рысь.

Драконоборец вытолкнул игреневого на полкорпуса вперед. Хоть его спутница и лицо королевской крови, а все-таки панна, и ее нужно защищать от возможной опасности. Краем глаза он скользнул по недостроенному турнирному полю, галерее со скамьями для благородного сословия, огороже для черни и вздохнул. Как славно все начиналось… Победи на ристалище в честном поединке, и тебя наконец-то посвятят в рыцари. По закону, в присутствии именитых и знатных панов. Мечты, мечты… Жизнь всегда распоряжается по-своему. Жестко, без пощады и снисхождения к слабостям.

А стражники зря времени не теряли. Сноровисто вытащили невесть откуда взявшуюся рогатку. Перегородили мост.

Разумно перегородили, не придерешься. Теперь любой, вздумавший приблизиться к воротам, остановился бы на бревенчатом настиле моста, а сами ошмяничи стояли бы на твердой земле под прикрытием жердей. Нехорошо, зло щурились, выставив перед собой жала гизарм. Кстати, к первоначальной полудюжине пришло подкрепление — и теперь стражников насчитывался полный десяток.

С правого края Годимир заметил того самого широколицего, темноусого воина, который сопровождал пана Божидара в походе к драконьей пещере. Десятник он у них, не иначе…

Как же его зовут?

Ведь называл его тот, второй, сердобольный…

А! Жамок! Точно, Жамок!

Тот самый, что гнилушчанам невесть чего понарассказывал о драконьем сокровище.

Что они, с ума сошли все разом? Дорогу перегораживают. За оружие хватаются. Может, еще в ход его пустить не постесняются?

— Кто такие? — прервал размышления рыцаря голос Жамка. Стражник шевелил бровями, стараясь придать себе еще более грозный вид.

— Пан Годимир герба Косой… — начал было рыцарь, но Аделия его опередила, звонко воскликнув:

— Ты что, не узнаешь меня?

— Знать не знаю и ведать не ведаю, — послышался обескураживающий ответ.

— Вот как? А так? — Королевна стремительным движением сорвала берет, тряхнула головой, рассыпая по плечам каштановые волосы. — Ну? Отвечай, стражник!

Жамок потупился, но мгновение спустя ответствовал твердо и решительно:

— Что-то знакомое, да не признаю…

— А вы? — Аделия обвела глазами прочих стражников. — Тоже не признаете?

Те смущенно переглядывались, отводили взгляды, но молчали.

— Вот как? Короткая, значит, у ошмяничей память! — Девушка раздраженно дернула повод, вынудив буланого переступить на пару шагов вправо.

Чтобы кони не столкнулись, Годимир был вынужден выслать своего вперед и оказался прямо перед ежом ощетинившихся гизарм.

— Может, ты и меня не помнишь, Жамок? — поинтересовался он проникновенно. — Так я напомню…

— Нет нужды! — ухмыльнулся стражник, показывая крепкие, широкие — прямо лошадям на зависть — зубы. — Я тебя помню, рыцарь недоделанный. Из этих, как их, Чюхчевичей сраных… Ты б разворачивал оглобли, ососок, и за Оресу! Да поспешай, а то как бы не помогли…

Жамок скривился, сплюнул, вытер усы о плечо.

Кровь прилила к щекам Годимира. Правая ладно против воли обхватила рукоять меча.

«Ну, курва твоя мать, сейчас я вам устрою…»

— Погоди, — остановила его Аделия. — Меч оставь на крайний случай…

Она сунула руку за пазуху и вытащила на свет Господний черную стрелу. Высоко подняла ее над головой. Огляделась.

От слободы оружейников потихоньку-полегоньку подтягивались покончившие с работой — солнце уже касалось окоема — мастера и подмастерья. Опасливо выглядывала из-за плетней любопытствующая ребятня. Стояли, уперев руки в округлые бока, бабы.

— Заречане! Верноподданные ошмяничи! Знаком вам этот знак?

Толпа нестройно загудела.

— Смотрите! Смотрите внимательно! Эту стрелу прислал нам король Кремень Беспалый из Ломышей. Прислал в надежде на скорую и бескорыстную помощь! Прислал, памятуя о старинной правде! А эти псы… Да что псы? Крысы поганые! Они не пускают меня в город!

Ремесленники и их домочадцы загудели громче. Послышалось несколько неодобрительных выкриков.

— А вы меня узнали, ошмяничи? — продолжала девушка. — Узнали или нет, говорю?

— А то как же! — визгливо вскрикнула румяная молодка в расшитой цветными нитками кацавейке, поневе и объемистом, белом очипке[83] и ткнула стоящего рядом с ней здоровяка с припаленной бородищей до середины груди и следами сажи на лбу и щеках.

— Узнаем, знамо дело! — пробасил, встрепенувшись паленый бородач. — Ты, панна… это… королевна наша. Ее высочество Аделия. Во как!

— С возвращеньицем! — довольно ехидно, на взгляд Годимира, провозгласила носатая старуха из-за ближнего плетня, увешанного горшками и кувшинами.

— Твоими молитвами, — в тон ей отозвалась Аделия.

По толпе прокатился смех. Видно, бабку знали все и особой любви к ней не испытывали.

— Слышали? — Королевна вновь повернулась к стражникам. — Люди меня узнали… А вы что же? Или чье-то злато-серебро очи застит?