— Сейчас разберемся, — сквозь зубы проговорил Годимир. Краем глаза он заметил, что Велина юркнула в кусты. Вряд ли сыскарь решила скрыться и пересидеть в лесу возможную стычку. Скорее всего, задумала зайти купцам за спину, чтобы пресечь отступление, ежели чего.

Ходась первым услышал стук копыт. Поднял голову, дернулся затравленным зайцем. Похоже, первым его побуждением было — скрыться с глаз долой. Благородные паны, на коне да при оружии, с простолюдинами особо церемониться не привыкли. Вначале голову снимут, а после разбираться начнут — что да как. Может, и выяснят, что невиновен, только без головы оно как бы и ни к чему уже.

Рыжий купчина даже толкнул локтем спутника — гляди, мол, кто припожаловал. Но потом вдруг расплылся в улыбке, сорвал с головы шапку-кучму. Дямид последовал его примеру. Медленнее и с видимой неохотой, но дерзить пану все же не захотел.

— Поздорову тебе, пан рыцарь! — радостно провозгласил Ходась. Даже как-то слишком радостно. Подозрительно. С чего бы такое веселье у человека, коего над трупом посреди дороги застукали? — Рад видеть, очень даже рад!

— Рад? — Годимир нахмурился, стараясь придать себе суровый вид. — Что-то не вижу я повода для радости.

Рыцарь сдержал коня, так сильно натянув повод, что игреневый слегка присел на задние ноги. Опустил ладонь на рукоять меча.

— Так не чаяли уж свидеться! — еще шире расплылся купец.

— Ты зубы не заговаривай! — Королевна взмахнула плетью, висевшей прежде на темляке. — Живо отвечать!

— Так спрашивайте, благородная панна. Разве ж мы когда…

— Молчать! Кто такие?

Ходась озадаченно переводил взгляд с Годимира на Аделию, а словинец не знал как быть. Если разрешить королевне командовать и дальше, то станет очевидным ее высокое положение в Ошмянах. Нужно ли им, чтоб поползли слухи прежде, чем откроются ворота королевского замка? Но и приказать ей замолчать и вести допрос сам, молодой человек тоже не мог. Во-первых, обидится. А во-вторых, совсем не по-рыцарски обрывать на полуслове прекрасную, пускай и назойливую панну.

— Я спрашиваю — кто такие?! — продолжала меж тем Аделия, потрясая кулаком с зажатой плеткой. — Мужичье сиволапое!

— Так, благородная панна… — протянул с непонимающим видом рыжебородый. — Мы… так… купцы. Знамо дело… Не кмети мы. Купеческого сословия… Так.

— Не «такай» мне тут! — возмутилась королевна. — Давно в кметях ходил, деревенщина? Кто такие? Что тут делаете? Это кто? — Она ткнула плетью в сторону неподвижного тела. — Откуда здесь?

— Так… благородная панна… мы тут… это… ехали…

— Что значит — ехали?!

— Ну… так… это… На телеге, знамо дело… — Ходась, похоже, начинал жалеть, что не удрал с самого начала, еще до разговора. Теперь он постреливал глазами по сторонам, прикидывая расстояние до кустов. Даже в жизни самых жадных и тороватых купцов такие мгновения случаются, когда товар лучше бросить к лешаковой бабушке, а спасать жизнь, ибо товар можно новый купить, а жизнь дается один раз.

Положение спасла Велина.

Пока Годимир разрывался между осторожностью и благородством, а Аделия с упоением возвращалась к роли хозяйки и повелительницы Ошмян, девушка-сыскарь успела по широкому полукругу обогнуть телегу и появилась за спинами купцов, неся посох на плечах, словно коромысло. Приблизилась неслышными шагами и застыла едва ли не касаясь Дямидового кептаря. Перекатилась с пятки на носок, внимательно разглядывая труп. И вдруг сказала:

— А ведь он живой!

Ходась с Дямидом при звуках ее голоса аж подпрыгнули.

Рыжий таки решил исполнить свой замысел и кинулся к лесу. Да не тут-то было! Конец тонкого посоха ловко ударил его под колено, опрокидывая навзничь. Годимир даже не успел выкрикнуть: «Стоять!», как собирался, а второй конец посоха ударом вскользь сбил с купца шапку.

— Ай, не бейте! — Ходась закрыл голову рукавом.

— Успокойся! — не терпящим возражений тоном приказала сыскарь. — Успокойся и говори толком — что за человек, как его нашли?

— Не бойся, — добавил от себя Годимир. — Если вы невиновны, кто ж вас накажет?

— Эх, пан рыцарь! Нынче время такое: виноват — накажут, не виноват — все едино накажут. Как… это… в Ерпене пан подкоморий говорил? Разобраться, чья вина, и наказать кого попало…

— Балагур, — верно расценила его слова Велина. — Держится молодцом.

— Плетей бы ему, — сердито бросила Аделия. — Тотчас забыл бы, как шутки шутятся!

— С доброй шуткой и помирать легче. Так, пан рыцарь? — Ходась хотел подняться, но опасливо глянул на Велину и вежливо осведомился: — Дозволит ли на ноги встать благородная панна?

Сыскарь, услышав такое обращение, не удержалась и прыснула. Потом махнула рукой:

— Вставай, говорун! А ты что молчишь, борода? — Она легонько ткнула посохом Дямида. — Или немой?

Купчина пожал плечами, а вместо него ответил Годимир:

— Он, вроде, и не немой, но говорить не любит. Два дня с ним рядом ехал, а ни одного слова не услышал. Ну, разве что «угу» или «ага»…

— Так ты их знаешь, пан Годимир? — возмутилась королевна. — Почему же сразу не сказал?

— Не успел, — искренне развел руками рыцарь.

Не успел Аделия открыть рот для очередного упрека, как вмешалась сыскарь:

— Будем ругаться или раненому помощь окажем?

Не раздумывая, Годимир спрыгнул с коня, придержал стремя Аделии, пока она спешивалась. При этом он с трудом подавил желание подхватить королевну на руки и закружить. И плевать, что где-то Сыдор дожидается весточки, которую, кстати, с уходом Озима, не с кем передать…

Велина уже наклонилась над лежащим человеком.

— Так я и хотел сразу сказать… — монотонно бубнил Ходась. — Едем… это… Бац! Конь! Еле идет, вот-вот свалится, сами ж видите, благородные панны и пан рыцарь. Совсем заездили коняку… Рази ж так можно? Рази ж это по-людски?

— Потом! После расскажешь! — прикрикнул на него Годимир, привязывая поводья коней к телеге.

— Так как это потом? Сами ж велели сейчас… Вот панна и велела…

— Да помолчи ты, во имя Господа! — не выдержал рыцарь. Ну, что за человек! Впору отобрать у Аделии плетку и отходить разговорчивого по спине… и пониже спины… Вот Дямид не в пример приятнее! Молчит, ни во что не лезет.

Тем временем Велина и королевна осматривали раненого.

Им оказался мужчина средних лет — около тридцати, туда-сюда года два-три, одетый в добротные сапоги, обшитый бляхами бригантин, кожаные штаны и холщовый, шнурованный на темени, подшлемник. Ни суркотты с цветами владельца, ни щита с гербом. Но шлем легкий, это словинец оценил сразу, по толщине подшлемника. Скорее шишак или бацинет без бармицы, чем рыцарское ведро.

— Вряд ли рыцарь, — проговорил молодой человек.

— Думаешь? — склонила голову к плечу Велина, а поразмыслив, кивнула. — Не рыцарь. Стражник или дружинник. Чей только?

Они с надеждой глянули на Аделию. Кому, как не местной королевне, знать тутошних панов и их ближних слуг?

Заречанка внимательно осмотрела черноусое лицо с начавшей отрастать бородой — дней пять щек не брил. На правой скуле у незнакомца красовалась внушительная ссадина, которая, несомненно, раскрасится ярким кровоподтеком. Но это, скорее всего, свежая рана — падая с коня заработал. А вот длинный порез над бровью начал уже подсыхать, хотя сочившаяся из него кровь перемазала половину лица. А откуда же следы на вальтрапе?

— У него должна быть серьезная рана, — убежденно проговорил Годимир. — Седло в крови…

— Верно, — согласилась сыскарь. Сунула руку человеку под спину. Хмыкнула, вытащила окровавленную ладонь. — Похоже, печень зацепило. Видишь, какая кровь черная…

— Не знаю его… — развела руками Аделия.

— И уже, видно, не узнаем, — разочарованно произнес рыцарь. — Печень — это не шуточки. Помрет.

— Помрет. Как есть помрет, — влез Ходась.

— Тебя не спросили! — зло бросила Аделия. Поднялась. Подошла к коню. И вдруг воскликнула почти радостно: — Вот! Поняла! Это короля Кременя, дядьки моего человек!