Еще не смерклось, а Годимир уже почувствовал себя смертельно уставшим. Еще немного, и рухнет прямо в желтую, осыпавшуюся хвою, закроет глаза и… хотите — ешьте сырым, хотите — жарьте или варите, — все равно. Зачем только кольчугу надевал? От жадности, не иначе, чтоб людоедам не досталась…

Рыцарь готов был стонать, но держался.

Держался, глядя на упрямо бегущую рядом Аделию.

У королевны, похоже, даже дыхание не сбилось. И где она научилась так бегать? Неужели в королевском дворце? А с лошадьми, напротив, не в ладах. Вон — и заседлать не сумела, и взнуздать…

Сдавать начал, что и не удивительно, шпильман. Олешек по-прежнему прижимал к груди цистру, пытался шутить — хотя все реже и реже, — но шаги его стали неуверенными, вихляющими из стороны в сторону. А когда мариенбержец зацепился носком сапога за еловый корень и едва не посунулся носом, Ярошу пришлось подхватить его под локоть. Так и начали разбойник и музыкант бежать рука об руку.

Навья двигалась легче всех. А что с ней сделается? Нежить и есть нежить. Дыхание не собьется, и сердце из груди не выпрыгнет от натуги. Она посмеивалась на ходу. Несколько раз убегала вперед, на разведку, а потом возвращалась и показывала наиболее удобное направление — чтоб деревья не стояли непролазной стеной, и промоины под ноги не попались.

И вот, когда уже ноги налились свинцом, а перед глазами пошли кружить черные точки — жирные, словно навозные мухи, — холм уперся в склон горы, пологий и тоже заросший кривыми елками. Яркие звезды, высыпавшие на ночном небе, как частые оспины, и масляно-желтая, жирно блестящая луна осветили черный лаз пещеры — высотой в полтора человеческих роста, а шириной, пожалуй, на двоих конных, проезжающих стремя к стремени. Слева из лесу выступала угловатая скала, отдаленно напоминающая увенчанную зубцами башню донжона, а справа протянулась широкая светлая полоса недавнего оползня.

— Пришли, что ли? — выдохнул Ярош пересохшим горлом, отпуская Олешека, который упал на четвереньки и вновь — который уже раз за день? — зашелся в рвотных судорогах.

— Пришли. — Навья застыла, почти неразличимая на фоне черного провала входа. — Заходите, гости дорогие.

— Там точно никого нет? — нахмурился Годимир. Больше всего ему хотелось упасть рядом со шпильманом, прижаться щекой к прохладным валунам, втянуть ноздрями запах сырого мха. И пить, пить, пить… Но вместо этого рыцарь взялся за рукоять меча.

— Не то, чтобы совсем, рыцарь Годимир, — промурлыкала зеленокожая. — Но вам не угрожает ничего.

— Это пещера дракона? — Рыцарь повернулся к Аделии.

Королевна пожала плечами:

— Не знаю… Вернее, не помню… Откуда мне знать?

Они сговорились, что ли, с ума его сводить? Годимир скрипнул зубами. Одна обещает невесть что, ведет незнамо куда. Другая вначале предлагает спасение, а потом, в ответ на простой вопрос, выдает: «Не то, чтобы совсем…» Как это прикажете понимать?

— Не лучший способ спастись от людоедов, — пробурчал Ярош. — Я бы предпочел отсидеться на хорошей скале. Желательно, с запасом камней наверху.

Годимир глянул на соседствующую с пещерой скалу. Может, получится забраться?

— Неприступна! — словно угадала его мысли навья. — То есть для вас, людей, неприступна. Хочешь проверить?

Проверять ни Ярош, ни Годимир не хотели. Тем более, что Мохнопятик, принюхавшись черной шершавой блямбой носа, нырнул в пещеру. Он явно не предвидел никакой опасности. Навья спокойно, словно к себе домой, шагнула за ним.

— Пошли! — махнул рукой рыцарь.

Под своды пещеры они вступили, приняв все-таки меры предосторожности. Годимир держал перед собой обнаженный клинок, а Ярош до половины натянул тетиву лука.

Темнота.

Затхлый запах. К обычной сырости примешивается еще что-то непонятное. Как будто в мастерской алхимика…

Под ногами поскрипывает щебень. Ничего необычного.

Рыцарь и разбойник двигались плечо к плечу. Позади сипло дышал Олешек и напряженно — королевна. Она шагала почти неслышно, легко наступая опорками на мелкие камушки и, казалось, даже не сдвигая их с места.

— Лбом бы не врезаться… — прошептал Ярош.

— Угу, — кивнул Годимир, но вряд ли его жест кто-то разглядел в непроглядной тьме.

Навья звонко рассмеялась. Хлопнула в ладоши.

Внезапно возникшее зеленоватое свечение разлилось от ее рук, осветило низкий потолок, весь в известковых наростах и черных полосах копоти, неровные стены, плавно повышающийся от входа пол.

Ничего необычного.

Ничего, что могло бы насторожить или заставить вспомнить об опасности.

Только…

Что это за борозды на полу?

— Ползал тут кто-то, что ли? — озадаченно проговорил Ярош.

— Копоть на стенах, а кострищ не видно, — добавила Аделия.

«Ишь ты, глазастая», — подумал Годимир.

Пещера напомнила ему глотку огромного зверя. Или кишку. Это как кому интересней представлять. Хотя, что в горле, что в кишке чудовища окажись, а надежды выжить не остается.

Навья шагала впереди, грациозно переставляя маленькие ступни. Укрывающие ее до колен волосы волновались в такт шагам. Над поднятой ладонью разливался неяркий свет.

Должно быть, чародейство. Годимир невольно передернул плечами. Колдовства и колдунов он не любил. И хотя осознавал, что если их спутница не вполне живая, то природа этого явления уж всяко имеет волшебное объяснение, принять ее поступки оказалось труднее, чем хотелось бы. Проще было бы обойтись без помощи навьи. Но тогда, положа руку на сердце, следует признать: их уже доедали бы около избушки Якима с Якуней.

— А другой выход у пещеры есть? — неожиданно спросила Аделия. Очень здравый вопрос. И своевременный. Просто не в бровь, а в глаз.

Годимир покосился на королевну. Она шагала, перебросив расплетенную косу через плечо и, кажется, занималась тем, что заплетала ее по-новому, затягивая потуже пряди. Вот нашла время! Как будто красота — это то, что сейчас им больше всего необходимо. А про второй выход верно спросила. От него могут зависеть их жизни.

— Нет. А зачем? — просто и откровенно ответила навья, и рыцарь заскрипел зубами. Неужели они угодили в ловушку? Ведь как бы ни были высоки мастерство лучника Яроша, мечника Годимира, не живой, но чудовищно сильной и быстрой красотки, в открытом бою им не выстоять против дюжины горных великанов. Сомнут… Да просто затопчут, хоть половину их перебей сперва.

И тут зеленокожая скрылась за поворотом. Годимир шагнул за ней и остолбенел, увидев ЕГО.

Трепещущий зеленоватый свет не давал рассмотреть его всего — от морды до кончика хвоста, мечущиеся тени создавали подобие движения, жизни… Настолько правдоподобно, что в первый миг Годимир вскинул меч, опасаясь нападения. И лишь простояв в нелепой позе несколько ударов сердца, он понял — дракон мертв.

Он умер давно. Быть может двести лет назад, а может, и все пятьсот. И все эти годы пролежал в сухой, прохладной пещере. И, наверное, потому не сгнил, а высох. Шкура, покрытая крупной чешуей, обтянула костяк.

Сейчас Годимир мог наблюдать то, чего не видел и не знал ни один магистр-книгописец или архиепископ, мнящий себя знатоком монстров. Тот же Абил ибн Мошша Гар-Рашан, вероятно, отдал бы правую руку на отсечение и писал бы левой за возможность увидеть дракона так близко.

Туловище длиной в два конских не было громоздким или тяжелым за счет легкости костяка — позвонки уступали толщиной лошадиным и вряд ли смогли нести всадника, бедренные кости почти как у человека или крупной собаки, но длиннее и наверняка крепче. Хвост длинный — в полтора раза длиннее туловища, — заканчивался не шипом, как принято изображать на гравюрах, а лопастью наподобие обычного весла. Вероятнее всего, хвост дракону нужен не для битвы — для этого ему предостаточно когтей и клыков, — а для управления полетом. Эдакое рулевое весло. Высохшие крылья напоминали крылья нетопыря — те же кожистые перепонки, те же кости-каркас, отходящие от передних лап. Размах крыльев поражал воображение. Саженей шесть-семь. И ничего удивительного — чтобы поднять зверя такого веса нужно здорово постараться. Голова дракона, сидящая на длинной шее, не имела устрашающих гребней, шипов или рогов. Просто пасть с четырехвершковыми зубами, широкие ноздри, позволяющие втягивать огромное количество воздуха и подернутые мутной пленкой глаза.