— Да, крендель хитровыкрученный, — согласился Олешек. — Ты раньше его видел? Кто такой — знаешь?

— Не-ет! — Андрух затряс головой. — Первый раз вижу! — плюхнул блюдо на стол и убежал.

— Ну… так паны рыцари… — несмело проговорил рыжебородый купец. — Договоримся, чтобы вместе на Ошмяны? Или… — Он ткнул кулаком своего молчаливого спутника. Тот закивал так размашисто, что едва носом в сметану не нырнул.

Годимир взглянул на пана Тишило. Он старший. Как скажет, так и будет.

Полещук думал недолго:

— Ладно. Утро вечера мудренее. Так ведь? Выспимся, а там видно будет.

Ночью Годимир боялся уснуть, ворочаясь на охапке свежего сена. Рядом храпел рыцарь Конская Голова, тихонько посапывал носом Олешек. Конечно! Им-то чего бояться? Небось острозубые чудовища с зеленой кожей не снятся.

А тут лежишь — спать хочется, а глаза закрывать боязно. Что еще привидится? Какой кошмар?

Из соседней комнаты — а было их в корчме всего две, и рыцари заняли более просторную — доносились рулады купцов. Говорят, есть на дальнем юге, в пустыне на окраинных землях Басурмани, страшный зверь рыжий да полосатый. Лев называется. Тамошние рыцари за честь считают с тем зверем сразиться и шкурами поверженных чудовищ частенько украшают коней, используя их вместо чепраков, а один знаменитый рыцарь носил шкуру львиную вместо плаща. Но у него на то особое право было — говорят, голыми руками хищника задушил. Скорее всего, врут, но легенда красивая. Так вот — зверь-лев, когда на охоту выходит, рычит страшно, ибо не видит необходимости к добыче тайно подкрадываться, а напротив, честно предупреждает ее — спасайтесь, мол, кто сумеет. Вот и Ходась с Дямидом рычали похлеще иного льва. Если б в лесу ночевали, не всякий зверь рискнул бы приблизиться.

После полуночи Жит растолкал Ратиша, и парень отправился во двор сменить охранявшего ранее коней Бажена. Не успел румяный паренек, зевающий с риском вывихнуть челюсть, улечься на отведенном ему в уголке месте, как со двора раздался протяжный, переливчатый свист.

— А? Что? — вскочил Жит, подслеповато озираясь.

— Идем поглядим, — поднялся Годимир.

— Чего глядеть? — сразу насупился старый слуга. — Мало ли кому что в голову… Э! Ты что делаешь?

Бытковец молча подхватил меч все еще мирно спящего пана Тишило. Что тратить силы попусту, убеждать человека, который заранее твоих доводов слушать не хочет?

— Эй! Стой, погоди! — возглас Жита догнал Годимира уже на лестнице, но рыцарь и не подумал обернуться или остановиться. Пробежал наискось через обеденный зал. Толкнул дверь.

Летняя ночь дохнула в лицо прохладой и свежестью, душистым ароматом подсушенного сена и острым запахом навоза от большой кучи около коновязи.

Плотные облака скрывали луну, погружая постройки, ближний лес, лужок и огороженную леваду позади корчмы во мрак. В темноте встревоженно фыркали кони, топали копытами.

Кто же свистел? Кому не спится в ночь глухую? Некстати пришедшая на ум скабрезная присказка рассмешила Годимира, и он прыснул в кулак. Вот вечно так — ни к селу, ни к городу…

От коновязи долетел слабый вскрик.

Это еще что?

Метнулась черным сгустком тень, плотнее окружающего ее мрака. За ней вторая. Потом третья.

— Кто там? — Рыцарь выхватил меч, бережно опустив ножны у порога.

Тишина. Только сопят напуганные кони.

И вдруг — звук удара!

Сдавленный стон.

Годимир более не мешкал. От дверей корчмы до коновязи каких-то два десятка шагов. А может, и полтора… Кто их считал?

У крайнего столба рыцарь перецепился через что-то и упал.

Упал прямо на слабо шевелящегося человека. Ну, точно человека. Вот край гамбезона, вот пояс с пустыми ножнами от корда…

Ратиш?

— Ты чего? — шепнул словенец, но оруженосец лишь застонал в ответ.

За окном корчмы, внутри, мелькнул красноватый отсвет. Должно быть, кто-то зажег плошку с жиром или лучину.

Выставив острие меча перед собой на уровне живота, Годимир сделал шаг, другой…

Внезапное движение воздуха — что-то сродни дуновению ветерка, но откуда в такую тихую ночь? — заставило его отпрянуть. Вот поэтому шип просвистевшего рядом с его головой кистеня лишь оцарапал щеку. В ответ рыцарь ткнул мечом.

— Курва-мать! — выкрикнул с неожиданно визгливыми нотками незнакомый голос.

Раз ругается, значит живой.

Годимир замахнулся, намереваясь в этот раз распластать невидимого врага напополам.

— Э-гэ-гэй!!! — на крыльцо, если позволительно так назвать полторы ступеньки пред входом в корчму, выскочил пан Конская Голова. — Что там?

Рядом с ним появился Ходась, высоко поднявший факел над головой. Борода его сверкала и искрилась, как хорошо разогретая полоса железа в кузнечном горне.

Длинные блики, протянувшиеся через подворье, высветили бородатое, перекошенное от ярости лицо, мерцающий полукруг раскрученной цепочки, коротки толстые пальцы на блестящей рукояти.

А потом справа от противника Годимира выросли из мрака неясные очертания человека в лохмотьях. Неуловимое движение. Разбойник охнул, припал на одно колено. Еще взмах. Корявый кол с сухим треском врезался в лохматую голову чуть повыше уха.

— Стой! Ты что? — озадаченно выкрикнул рыцарь.

Ответа не последовало. Бродяга, а перемотанная тряпкой голова представляла лучше герба на суркотте, согнулся и нырнул под жердь, к которой крепились конские чембуры. Каких-то полтора-два шага отошел, а растворился во мраке, словно его и не было.

Сзади, громко топоча сапогами, подбегали пан Тишило, зевающий Бажен, Ходась и Дямид. Последний с толстой жердиной, подхваченной, скорее всего, из кучи у плетня — должно быть, Андрух приготовил новый сарай покрыть.

— Что? Что случилось?

Ходась подсветил факелом, и бело-красный рыцарь крякнул:

— Вот так — так! Ты что ли его?

— Нет, — тряхнул головой Годимир. — Не я…

— Жаль… А это что? Ратиш? Так ведь?

Оруженосец лежал лицом к облачному небу, раскинув руки. Черный мазок на виске и пустые ножны корда на поясе. Это через него и споткнулся рыцарь.

— Его-то кто? — охнул Ходась.

Скорым шагом приблизились Жит, Олешек и Андрух. Слуга полещуцкого рыцаря сразу бросился к Ратише. Пощупал живчик на шее, склонился щекой к носу.

— Живой. Слава тебе, Господи!

Тем временем пан Тишило перевернул сапогом разбойника. Откинул в сторону кистень:

— Ух, волчара… Похоже, насмерть его приложили.

— Не Ярош ли, Бирюк? — Ходась опустил факел пониже.

— Не, не Ярош, — ляпнул Годимир и тут же пожалел.

— Ты откуда его знаешь? — прищурился пан Конская Голова.

— Видели. В колодке, — пришел на выручку сообразительный Олешек. — Когда по тракту ехали.

— А! Так кто же его все-таки?

— А леший его знает! — честно ответил словенец. — Выскочил из тьмы, во тьме и скрылся…

— Ишь ты!

— Похожий он… — Годимир замялся, а потом решил — будь что будет. — Похожий он на того бродягу, что в корчме про Пархима-горшечника толковал.

— Вот как!

— Ну, я ж не говорю, что он. Похожий. — Вдруг, словно только сейчас вспомнив, что держит в руке, Годимир протянул пану Тишило меч рукоятью вперед. — Прошу прощения, пан рыцарь. Взял, не спросясь.

Полещук пошевелил усами, хмыкнул. Принял меч.

— Я тебе, пан Косой Крест, взамен этого другой дам. На время, пока свой не вернешь. Что скажешь?

— Что скажу? Спасибо скажу, пан Тишило.

— Да не за что.

Жит с Баженом уже подхватили ушибленного Ратиша — один под мышки, другой за ноги — и потащили в дом.

Пан Тишило проводил их взглядом. Спросил Годимира:

— Обойдем двор вокруг?

— Обойдем, — не стал возражать бытковец.

Вместе с Ходасем и Дямидом они прошлись вдоль тына, внимательно оглядели грязь в поисках следов и саму огорожу — не поломана ли?

Ничего.

— Коней свести хотели, — проговорил рыжий купец. — Точно. Руку на отруб…