— Ну, говори, что принес? — Словинец тоже не собирался показывать слабость перед лицом вчерашних простолюдинов.

— А сам… это… погляди! — Седой тряхнул тряпку, разворачивая ее.

Рубаха. Обычная, какую и кметь надевает, и благородный пан может под зипун натянуть. Льняная. Чистая. Вернее, была чистая до недавнего времени, потому как теперь поперек живота тянулись две бурые полосы. Похоже, запекшаяся кровь.

— Ну, поглядел. Дальше что? — Рыцарь смотрел прямо в глаза стражнику и даже не мигал. Чувствовал, как гнев клокочет пониже грудины, требуя выхода на свободу. Это ж надо! Устроили балаган. Рубаха, кровь… Ему-то какое до всего этого дело? Тут не о тряпках испачканных думать надо, а о грядущем поединке. Небось, пана Тишило никто не отвлекает, не теребит попусту.

Видно, его уверенный тон и открытый взгляд немного охладил и Чэся.

— Ты вчера… это… пан рыцарь, что про Пархима сказывал? — уже намного спокойнее произнес седой.

— Правду и сказывал. В кусты он убежал. По нужде.

— А потом, когда вернулся, мы ему передавали твой поклон, — вновь встрял шпильман.

— Погоди! — остановил его рыцарь. — Помолчи чуть-чуть, Господом прошу…

— Да ладно, — согласился Олешек. — Подумаешь… Помолчу.

Годимир облегченно вздохнул. Он не ожидал столь быстрого согласия.

— Ты мне скажи, Чэсь, что это за рубаха?

— Это я у тебя хотел узнать. Мы ее… это… в телеге нашли. Так, Карпуха?

— Истинно так, — провозгласил младший стражник.

Олешек открыл было рот, чтобы вякнуть: «А вы там что делали? Кто давал разрешение по чужим телегам шастать?» Но смолчал. Вот удивительно…

— В какой телеге?

— В Пархимовой!

— И что?

— Где Пархим? — повторил Чэсь вопрос, с которого начал разговор.

— Не знаю, — честно ответил Годимир.

— То есть как это… это… не знаю?

— А вот так! Не знаю, и все тут.

— Так вы ж вместе приехали! — воскликнул Карпуха.

— Заткнись! — гыркнул на него Чэсь. И продолжил: — Верно. Вы же сказали, что вместе приехали. И телега… это… точно Пархима.

— Приехали вместе. Засыпали рядом. А утром встали — его нет. И коня нет. — Годимир чувствовал, что начинает оправдываться, и внутренне этому противился. А краем глаза видел приближающегося пана Тишило герба Конская Голова.

— А где же он? — прищурился Чэсь.

— Не знаю! И знать не хочу!

Бело-красный рыцарь подошел, но, видно, решил не мешать беседе — остановился поодаль. Закусил каштановый ус.

— Понимаешь, пан рыцарь… — Стражник хмурился все больше и больше. — Мне королем Желеславом власть дана. Я могу и благородного задержать. Не может… это… так случиться — вот тут есть человек, и вдруг… это… нет человека.

— Задержать? Что?! — Годимир понял, что сейчас придется драться. Не на поединке, а со стражниками короля, на земле которого находишься. И драться без всякого благородства, а мерзко и грязно, ради того чтобы уйти свободным и, по возможности, невредимым. Значит, так: как только они двинутся, следует садануть Чэся по голени, толкнуть его на Карпуху, а безымянного крепыша ударить локтем по носу. Если удастся сломать в третий раз — наука будет. А после подхватить алебарду — у кого не важно, — и тогда уж поглядим, кто с детства учился сражаться, а кто привык у кметей подати выколачивать по селам и на заставах.

— А то… это… задержать, — твердо отвечал Чэсь.

— Эй, погодите-ка! — Пан Тишило вроде бы и говорил негромко, как бы нехотя, но его голос приостановил назревающую свару.

Стражники обернулись. На их лицах мелькнула смесь уважения с опаской. Пан Тишило неспешно поравнялся с заречанами. Перед ним расступились.

Полещук остановился рядом с Годимиром. Плечом к плечу.

— В чем дело, братцы? Хотите пана рыцаря в чем-то обвинить? Так ведь?

Чэсь откашлялся:

— Пан Тишило, этот рыцарь утверждает… это… что прибыл сюда с горшечником Пархимом.

— На телеге?

— Да… это… на телеге.

— Хорошо. Дальше что?

— А горшечника… это… никто не видел, пан Тишило.

— Ну и что?

— А вот что мы нашли в телеге… — Стражник протянул полещуку испачканную рубаху.

Рыцарь Конская Голова взял ее, осмотрел, склонив голову к плечу, поскреб ногтем бурые полосы.

— Кровь…

— Так… это… и я говорю — кровь, — поддакнул седой.

— Ну, так и я не возражаю, — вмешался Годимир. — Кровь — она кровь и есть. Ни с чем не спутаешь.

— Значит, кровь, — повторил пан Тишило. — Похоже, меч или корд вытерли. Так ведь?

— Точно! — обрадовался поддержке солидного человека Чэсь.

— А кто тебе сказал, что это… Как там горшечника зовут?

— Пархим.

— Вот! Кто сказал, что это Пархима кровь или его рубаха?

Стражники переглянулись. Ответил старший:

— Я сегодня спозаранку… это… Карпуху послал покликать Пархима. Удивился… это… сильно, что он не пришел. Он завсегда приходил. То жбанчик пива… это… — Чэсь замялся. — Мы с ним давно… это… приятельствуем.

— А Карпуха начал по добру Пархимову шарить, так ведь? — нахмурился бело-красный.

— Неправда! — воскликнул парень. — Торчал край из куфара[28]! Ну, того, что под сидушкой… — Карпуха сбился, заозирался в поисках нужных слов и стал показывать руками — какая «сидушка», что за куфар, как он вытаскивал рубаху.

— Незадача… — Пан Тишило почесал затылок. — А может, ваш Пархим кроля зарезал и нож вытирал…

— Ага, об новую рубаху, — не сдавался Чэсь. — Он… это… с чудинкой, но не полный же дурень.

— Да. Незадача, — повторил пан Конская Голова. Повернулся к Годимиру. — Что скажешь?

— Ну, что мне говорить, пан Тишило? — развел руками рыцарь. — Утром проснулись — ни коня, ни Пархима. Я, рыцарь Годимир из Чечевичей, рыцарской честью готов присягнуть перед Господом и перед людьми…

— Погоди, пан Косой Крест. Не торопись. В этом нужды пока нет. У нас, в Полесье, так принято — вину сперва доказать надо. Да и у вас в Хоробровском королевстве тоже. Так ведь?

— А вы, панове, — откашлялся Чэсь, — не в Полесье своем. Тута владения короля Желеслава.

— Видал я твоего Желеслава, — коротко бросил Тишило. И непонятно: то ли послал к такой-то бабушке местного короля, то ли просто подтвердил знакомство. — Или в Заречье по-другому справедливость понимают?

Стражники не нашлись с ответом. По растерянным лицам было видно, что они рассчитывали на поддержку пана Конской Головы, а вышло как раз наоборот.

— Постойте! — Олешек все-таки не выдержал, дернул Годимира за рукав. — Я тут, что называется, слушал вас долго и внимательно…

— Ну? — без всякой радости откликнулся словинец. А что радоваться? Сейчас опять как ляпнет что-нибудь…

Шпильман глянул на него укоризненно. Хорошо, что не сказал: «Не «нукай»!»

— Мне кажется, мы про разных Пархимов тут толкуем.

— Не понял… — Чэсь скорчил такую гримасу, что случись рядом крынка с молоком — скисло бы.

— А что тут непонятного? — вскинул бровь Олешек. — Ты, кажется, что-то про внуков говорил? Здоровьем интересовался?

— Ну… это… было. А что?

— А то, что не похож тот Пархим, которого мы знаем, на дедушку.

Пан Тишило глянул на шпильмана заинтересованно. А стражники — как на полоумного.

— А на кого же Пархим… это… похож?

— Описать тебе его, что ли?

— Это…

— Сейчас опишу… — Олешек, согреваемый всеобщим вниманием, явно почувствовал себя в своей тарелке. — Росту чуть повыше меня, чуть пониже пана Годимира будет. Возрастом не больше тридцати годков, а то и двадцать пять, пожалуй, можно дать.

— Да ну?! — не сдержал восклицания седой стражник.

— А ты думал?

— Да что… это… думал? Я знаю. Пархиму за полсотни… это… лет перевалило. Четверо внуков, полбороды седые!

— Тогда, любезный, это точно какой-то другой Пархим, — проговорил Годимир, в душе недоумевая и радуясь одновременно.

— Как другой?

— Да вот так! У нашего в бороде ни единого седого волоска!

Воцарилось молчание. Стражники непонимающе пожимали плечами, украдкой переглядывались. Ай да Пархим — или как его там? — задурил головы всем, кому только смог. И, самое главное, вовремя удрал. Ведь, как известно…