— Что ж, дней через двадцать-тридцать мы будем на месте!

— Ты хочешь идти со мной?

— Н-нет... Нет, не хочу, но, кажется, должен. Там есть Коймский острог... Или может быть...

— Ладно, поехали! Но сначала нужно добить здесь менгитов. И отпустить людей по домам!

— Да, нужно. Мы сделаем это завтра.

Наверное, он задремал, потому что проснулся от ощущения, что болит здесь и там и что его обнимают тёплые ласковые руки. Спросонья он чуть не перепутал, не погрузился в дебри беспамятного прошлого, когда его, наверное, ласкала мама — просто за то, что он есть, что он — её. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы вспомнить, чтобы понять: это — не мама. Светильник горел, и Кирилл, повернув голову, увидел лицо Луноликой — совсем близко. Она была красива. Нет, она была просто безумно, ненормально прекрасна! Кирилл почувствовал, что сейчас забудет и простит всё — абсолютно всё. Его тело хочет её. Душа (или что там?) тоже хочет — Лу, наконец-то...

— Нет, — вдохнул Кирилл спёртый воздух. — Уйди.

Внешне мало что изменилось на подступах к обиталищу всемогущего демона Тгелета. Всё те же следы пребывания множества паломников. Не сотен и тысяч, конечно, но десятков — для здешних мест это очень много. Изучать окружающую обстановку Кирилл не стал, а сразу отправился по тропе в верховья тёплого ручья. Маршрут был знакомым — оказывается, он запомнил его с удивительной точностью. Сейчас мало что отличалось от прошлогодних воспоминаний, ну разве что тропа казалась чуть менее натоптанной. Впрочем, наверное, это только казалось. Кирилл всё ждал, что его остановит повелительный окрик, а потом будет как раньше: молодые насмешливые люди, винтовки, небрежно повешенные на плечо, и так далее. Но никто его не остановил, не приказал расстаться с оружием. Он просто шёл и шёл, пока не оказался в знакомой котловине, которую геоморфолог назвал бы цирком или каром. Люди тут были — кто-то копошился у тёплой парящей лужи, кто-то возился возле входа в жилище из дёрна и шкур. Кирилл сделал приветственный жест, и ему ответили — как «своему», вернувшемуся из недолгой отлучки. Он прошёл по тропе, по мосткам через болотину, опять по тропе и оказался у входа в странное сооружение, не имеющее архитектурных аналогов, наверное, ни в одном мире. Внутри было тепло, пахло жильём, причём не обычным таучинским, а каким-то другим.

Из бокового прохода вынырнул полуголый мускулистый парень. Он преградил дорогу, всмотрелся сквозь сумрак в лицо гостя:

— Ты кто?

— Кирилл.

— Да?.. М-м... Извини! Сейчас гляну...

— Погоди. Я что, совсем... того?

— Ну, в общем, узнать трудно. Побудь здесь — может, он спит.

— Ладно.

Андрей Константинович не спал. Или, может быть, проснулся, услышав чужие шаги. В комнате было тепло и относительно светло. И запах... Его трудно описать — такой бывает в старых коммуналках Москвы или Питера. Это запах многолетнего не очень опрятного жилья, запах старости и тления, что ли... В общем, как-то сразу становилось ясно, что лежащий на топчане человек не вздремнуть прилёг, что он, наверное, больше уже не встанет.

— Здравствуйте, Андрей Константинович, — пробормотал учёный. — Мне передали...

— А, Кирилл! Проходи... Долго ты... Я сейчас, сейчас... Нет, не получается. Слушай, подсунь мне подушку под шею, а то ни черта не видно!

— Сейчас сделаю... Так пойдёт?

— Ну, вроде... Не могу ж я говорить с тобой, глядя в потолок!

— Что, совсем плохо?

— Да нет, нормально. Умираю просто. Но болей уже нет — это приятно.

— Но...

— Только не говори, что само рассосётся, — я-то знаю. Я бы давно отмучился — по-таучински, — но хотелось на тебя посмотреть.

— Ну и как это зрелище?

— Досталось тебе...

— Угу. Служилые расстарались. А потом отставной палач заштопал. Результат, как говорится, налицо. С вами-то что?

— Сказать диагноз? Он самодельный, так что веры мало. Но примерно так на моих глазах умерли трое. Симптомы совпадают, так что можно делать прогноз: после прекращения болей несколько часов жизни, а потом агония. Ты подоспел вовремя.

— Вам трудно говорить?

— Очень. Но это неважно. Дырка между мирами будет открыта. А может, уже открылась. Возвращайся домой, если хочешь.

— Камни из-под тагитов перетаскивать?

— Ну... На самом деле всё проще... Но объяснять это долго... Так что пусть будут камни. И тагиты... Результат тот же... В общем, можешь вернуться.

— Куда? — усмехнулся Кирилл. — Домой?! А где он — мой дом? Короче, я испортил ваш эксперимент — вмешался в местную историю. По-моему, реальности не слились, они так и остались параллельными. Во всяком случае, в нашем мире Айдарскии острог был ликвидирован по Высочайшему указу, а здесь он уничтожен... м-м-м... насильственно. Можно сказать, что это я его уничтожил. Вмешательство постороннего дало свой результат!

— Опять... Ну что ты, Кирилл... Помнишь мой рассказ про шарашку и прочее... Помнишь?

— Конечно! И про предка нынешних таучинов с генетическим материалом, который здесь сохранился, а в нашем мире был утрачен, и про... Только всё пошло наперекосяк! Мы не смогли остановить поход Петруцкого! Но... Но ни российского войска, ни капитана больше нет! А Луноликая... Ведь всё дело в ней... А она... Впрочем, наверное, это нормально — по женской логике.

— Луноликая — твоя женщина?

— Была... Она же потомок того самого русского парня...

— Не говори глупостей, Кирилл... Про Луноликих я знаю... Наследственное имя... Последняя из них... Которая сейчас... — Андрей Константинович помолчал, собираясь с силами, и выдал: — Нынешняя Луноликая не имеет отношения к той династии. Таучины удочеряют девочек, они не различают приёмышей и родных. Спроси у Чаяка — он знает, откуда она взялась... По-моему, обычная таучинка... Таких много...

— Бли-и-и-н... Что-то я перестаю врубаться! — вырвалось у Кирилла. Однако он быстро взял себя в руки. — Простите за сленг, Андрей Константинович! Если не она... Кто тогда узловая фигура во всей этой истории про историю?

— А в истории бывают узловые фигуры? Наверное...

Лицо Селиверстова было желтовато-серого цвета, словно он уже умер. Однако старик продолжал говорить:

— Пусть так... Рассказывать долго, а сил нет... Но тебе, наверное, это нужно знать. Если коротко... Мы тогда смогли уйти в параллельную реальность всей командировкой — вот сюда. Но следы ТАМ остались. Кто-то нас выдал. Я почти даже знаю, кто именно... Только это не важно. Через несколько лет был прорыв — за нами. Или к нам. Наверное, это было элитное подразделение, а может, и нет... Просто они знали, что шансов вернуться у них почти нет... Дрались как черти...

— И что было?

— В деталях уже не расскажу... Здесь с нами жило несколько таучинов... Из тех... С ферментом в крови... Твоя мать погибла последней... Возможно, ты что-то запомнил, хотя вряд ли... Тебя отправили в наш мир — была возможность. С другой женщиной... Наверное, она с тобой там и осталась... Мы не думали, что уцелеем... А ты вернулся! Но я не могу вспомнить...

— Чего?!

— Имя забыл... Как-то ведь тебя тут звали...

— Что-о?! — Кирилл был почти в панике. Что ж вы говорите такое?!

— Правду... Неужели не догадался, не почувствовал?

— Гос-споди... — схватился учёный за голову. — Ложная память, сны... Вы об этом?! Погодите... Послушайте, так что же, я — таучин?!

— Конечно...

Кирилл сделал насильственно глубокий вдох, а затем выдох. И ещё раз. Эта примитивная гимнастика не помогла — мысли путались.

— То-то у меня было чувство, что я здесь на месте... Здесь — в этом аду! Ну да, я, оказывается, туземец с мышлением, с хваткой белого человека! И льётся кровь завоевателей, и горят остроги, бли-ин... Вы даже представить не можете, что я здесь натворил! Сколько народу угробил!! Как с этим жить-то?! Вы можете мне объяснить, как жить после всего этого?!