— Ишь, проняло! — прокомментировал охранник. — И почто ж капитан кормить вас повелел? Всё одно добро на дерьмо переводите! Ну да ладно, начальству виднее. А ты не стой как стукан, а поди бадью под стену выставь — приспело, небось, уже.

Кириллу очень хотелось заорать: «Кого это — нас?!», но он сообразил, что многочисленные зрители чего-то подобного от него и ждут. Пришлось отправиться к сараю, стараясь не «подорваться» на многочисленных «минах» под ногами.

Оказавшись внутри строения, Кирилл перестал дышать — такая там стояла вонь, хотя дырок в стенах было немало. Он терпел, не вдыхая, сколько мог, а потом вышел наружу. Вряд ли он продержался больше минуты, но этого хватило, чтобы понять, ГДЕ он оказался, чтобы осознать, ЧТО это такое.

Лепрозорий.

Изолятор.

Или, может быть, карантин.

Чтобы принять ТАКУЮ реальность, Кириллу понадобилось не менее получаса. Он тщательно переворошил память, вытягивая на поверхность всё виденное, слышанное и прочитанное по данной тематике.

В той — другой — жизни отношения с медициной у Кирилла были своеобразные. Он умел накладывать немудрёные повязки на порезы и ссадины, знал, что надо делать при растяжениях и несложных вывихах суставов. При этом он не имел понятия, какая температура у человека считается нормальной, а цифры артериального давления ему ничего не говорили. По «литературным» данным он знал, что анальгин — это от головы, а валидол — от сердца. На военной кафедре им зачем-то полсеместра читали курс «острых инфекционных болезней», но зачёта по нему так и не устроили. Зато сводили будущих офицеров запаса на экскурсию в медицинский институт. Там Кирилл познакомился с маленькой изящной старшекурсницей-медичкой. Кирилла прямо-таки заворожило в ней немыслимое сочетание ангельской внешности и кондового медицинского цинизма. Девочка была иногородней, распределяться в сельскую больницу не хотела и очень старалась произвести на «местного» мальчика летальное впечатление. У Кирилла хватило ума и воли уклониться от свадьбы-женитьбы, но предварительно он успел обогатиться массой новых знаний и острых впечатлений.

«Сухой остаток» этой полузабытой информации выглядел совершенно безнадёжно. Тем не менее Кирилл ощущал, что у него слишком много «долгов» в этом мире, что он как бы себе не принадлежит и добровольно сдохнуть не имеет морального права. Он как следует провентилировал лёгкие и вновь шагнул внутрь помещения.

«Значит так... Начнём по часовой стрелке... Вот эти двое — мужчина и женщина — наверное, икуты. У них, безусловно, проказа — „львиная морда“ или лепра. Причём давно — признаки видно „без очков“. Все эти язвы, ожоги, отсутствующие фаланги пальцев — побочный эффект болезни. Они просто не чувствуют боли и потому не могут уберечься от травм. Странно, что они всё ещё живы... Кажется, лепра не очень заразна — нужен длительный и тесный контакт. Едем дальше...

Национальность вот этого существа, пожалуй, не определить. Во всяком случае, оно мужского пола. Помещается рядом с икутами, но у него не лепра, а, наверное, запущенный сифилис — начали деформироваться лицевые кости. Это тоже не очень заразно — во всяком случае, воздушно-капельным путём не передаётся. Господи, а это что?!

Двое его держат, а он мычит и рвётся — явно буйствует в бреду. Лицо как будто под маской — сплошной гнойный пузырь, пальцы и тыл кистей словно облиты желтовато-серой массой, когда открывает рот, туда лучше не заглядывать — слизистая поражена полностью.

Парень, который придерживает больному руки, по сравнению с остальными выглядит здоровым. Но — только по сравнению. Лицо (особенно лоб) и руки усеяны узелками величиной до размеров горошины, нос у него закупорен, так что дышать приходится ртом, из глаз текут слёзы. И всё время чешется...

В ногах у буйного сидит тётка. Вся видимая кожа у неё порыта этакими жемчужинками в красных ободках — белесоватыми пузырьками с вдавлением в центре. Можно предположить, что эта троица — одна семья. А можно не предполагать... Дальше!

Вот он — основной источник здешнего аромата! Или это его сосед? Впрочем, оба хороши: лежат голые на остатках собственной одежды. Крайне истощены, один без сознания, другой, похоже, просто захлёбывается от боли, но кричать не может — у него что-то с горлом. У обоих вся кожа в пузырях — тёмно-синих, с багровым оттенком. При каждом движении пузыри лопаются, и гной стекает на подстилку...

Господи, вот этот уже помер. И похоже, не сегодня. Да и не вчера, наверное. А его соседка... Не-ет, она же просто спит! На лице бурые подсохшие корки, некоторые содраны, сочится сукровица... Я больше не могу».

Кирилл вылез наружу — под высокое голубое небо с редкими облаками, на тёплый ароматный ветер, сдувающий тучи комаров...

— Ты чо, паря, обеспамятел? — раздался крик от изгороди. — Сказано ж те: бадью волоки! Вон со стены уж машут! Дождёсся — не жрамши останешься!

Не чувствуя земли под ногами, ступая как робот, Кирилл вернулся в сарай. Бадья — подобие ведра из толстых деревянных плашек, схваченных обручами, — стояла на земле в левом дальнем углу. Возле неё на корточках сидели двое — то ли таучины, то ли мавчувены. Признаков болезни на их лицах учёный не заметил. Впрочем, он видел в основном их глаза, устремлённые на него. И в глазах этих...

Кирилл взялся за верёвочную ручку, поднял посудину (она весила килограммов десять) и двинулся к выходу. Куда эту штуку следует нести, он не знал и просто направился к стене.

— Куды прёшь?! — закричали сверху. — Ставь! Ставь на землю и отваливай! Бля, до чего ж тупые эти нехристи! Уди отсель, сука!

Кирилл поставил бадью на землю метрах в двух от стены и отошёл в сторону. Сверху спустили толстый кривоватый шест с крюком на конце. С третьей-четвёртой попытки зацепили этим крюком ручку и начали поднимать посудину вверх. За частокол посудину втаскивать не стали — она так и висела в метре от стены, пока в неё что-то наливали — железным ковшом на длинной ручке. По крайней мере треть жидкости при этом проливалась на землю. Потом бадью спустили вниз и поставили на землю, чуть не опрокинув при этом.

— Жрите, падлы! — послышалось сверху. — Жалко, срать неохота, а то б мы вам погуще сготовили, гы-гы-гы!

Судя по виду и запаху, в бадье было варево из рыбьих голов и кишок. В том числе (или в основном?) тухлых. О том, что продукт подвергался термической обработке, говорило наличие сверху мёртвых опарышей — эти личинки мух в холодной воде могут жить довольно долго.

Он поставил бадью на пол в центре сарая. Немногие «ходячие» потянулись к ней. Те, кто могли, ели руками, а «бульон» пили через край. При этом «дети разных народов» почему-то не ссорились друг с другом. Кирилл от «еды» отказался и вышел на улицу.

Над головой был бескрайний простор неба. Вдали рябила поверхность протоки. Спасаясь от комаров, охранники накидали в костёр мокрого ягеля. Дым не помогал, и они матерно ругали начальство, а также свою злую судьбу на этой проклятой Богом земле.

«Ну, Кирюха, будь честным перед самим собой: ты же понял, что это такое? — спросил сам себя учёный. И сам же ответил: — Да, конечно...

Это — оспа.

По латыни — вариола.

Причём та форма, при которой смертельный исход почти неминуем.

На Руси она называлась „чёрный мор“.

Заразна? Ещё как — с больным даже дышать одним воздухом опасно!

А лекарство есть? Ну, вакцина вроде... Какая к чёрту вакцина?! Где её тут взять?!! О Господи...»

В общем, получалось, что охранник прав: отсюда только одна дорога — в гости к Богу. У Кирилла возникла, конечно, шальная мысль сбежать и перезаразить население острога. Никакой критики идея не выдержала — зараза немедленно перекинется на «иноземцев» и пойдёт гулять по тундре. Население в ней редкое, но друг с другом оно общается и, при этом никаких санитарных норм не соблюдает. «А Петруцкий-то не дурак оказался! Или, может быть, здесь есть какой-то медик — больных с явными симптомами изолировали. Правда, в остроге могут оказаться люди, у которых симптомы ещё не заметны... Или, скажем, родственники могут скрывать таких больных, чтобы они не оказались вот в этой морилке. С другой стороны, что здесь делают таучины, у которых нет видимых симптомов? Только бы Луноликая не заразилась...»