При всём при том соваться просто так в острожное многолюдство Кириллу было боязно. Судьба, однако, к разведчикам была благосклонна — на самом подходе к острогу они встретили трёх рыбаков.

Идти пешком через заросли и протоки не хотелось, и Кирилл с «женой» отправились в путь на кособокой неуклюжей долблёнке, найденной в кустах возле одной из промысловых избушек. Места в ней едва хватило для двоих, а толкаться вперёд приходилось однолопастным веслом — по-индейски. Они выдвинулись из-за поворота протоки и некоторое время наблюдали, как местные мужики мучаются с сетью. Лодки у русских не было, так что, проверив сеть, они выставляли её в «рабочее» положение при помощи длинного шеста, состоящего из трёх связанных друг с другом сегментов. Нужно было отпихнуть крайний поплавок вместе с грузилом как можно дальше от берега, но шест гнулся, сеть сносило течением. Как только снасть оказывалась в нужном положении, почти сразу же её нужно было тянуть обратно на берег, чтобы извлечь попавшуюся рыбину. Любое промедление грозило тем, что рыба запутает сеть насмерть, поскольку грузила были лёгкими (иначе шестом не сдвинуть), а берестяные поплавки — маленькими (иначе их будет сносить).

Кирилл подплыл совсем близко и наблюдал процесс рыбной ловли, держась за свисающую над водой ветку ивы. Рыбаки неприветливо посматривали на зрителей, но никакого беспокойства не проявляли. Они, наверное, были семейством: отец, сын и внук — расхристанный мальчишка с застарелым насморком. Ему-то, как самому молодому, и приходилось в основном лазить в воду. Старшие тоже сухими не были и на аристократов походили мало. Когда сеть в очередной раз стали выпихивать на течение, Кирилл отцепился от ветки и потихоньку двинул свою лодку вперёд.

— Бог в помощь, православные, — проговорил он с некоторым акцентом. — Не пособить ли?

— Спаси Бог, — не слишком дружелюбно отозвался старший. — Справляемся.

— Я ж без корысти, — заверил Кирилл и направил лодку носом к крайнему поплавку. — Возьми его, Лу, и держи, а я грести буду.

Женщина, опустив руку в воду, ухватила берестяной рулончик, а учёный, двигая лодку задним ходом, вытянул сеть в нужное положение. Не прошло и минуты, как верхняя верёвка задёргалась, а все средние поплавки разом утонули.

— Погоди тянуть-та, — сказал рыбакам Кирилл, — и так достанем. Только баба моя не навычна, давай отрока посажу.

— Ну, сади...

Кирилл воткнул долблёнку носом в берег. Луноликая послушно вылезла, а её место занял мальчишка. Дело пошло значительно веселее — учёный удерживал долблёнку в нужном положении, а мальчишка, свесившись с носа, перебирал сеть, ловко выпутывая из неё кетин — одну за другой. Рыбу он, даже не оглушив, бросал на дно лодки.

Мужики на берегу остались как бы не у дел, и Кирилл с некоторой ревностью отметил, что они о чём-то толкуют с его «женой». Как это ни было странно, но они друг друга поняли, и женщина скрылась за кустом. Едва заметный дымок, поднимавшийся оттуда, сразу стал заметно гуще. Потом Лу появилась с закопчённым котлом в руках. Она зачерпнула воды и вновь скрылась из виду. Между тем тот, кого учёный определил как «сына», взял двух кетин-самцов и, подойдя к воде, выпотрошил, не отрезая голов, но выдрав жабры. Рыбин он отнёс к костру и собрался заняться чисткой остальных, но пацан с лодки крикнул:

— Папаня, тута каменюка отвязалась! И тама тоже!

— От ить паршивец! — возмутился родитель. — Сказывал же: туже вяжи — на два раза! Таперя новы крепить надо!

Процесс замены грузил закончился тем, что отец с сыном оказались в лодке и продолжили рыбалку, а Кирилл в компании «деда» занялся ухой, точнее, просто варёной рыбой, которую приготовила Луноликая. Она, как и подобает «туземной» жене, в разговор мужчин не вмешивалась и в трапезе не участвовала, а только «подавала» — в частности, плошки с бульоном.

Учёный жевал волокнистое несолёное рыбье мясо, запивал отваром и не мог нарадоваться своей удаче — дед оказался болтливым до чрезвычайности или, может быть, стосковался по свежему слушателю. Кириллу не пришлось даже излагать наспех придуманную легенду — хватило того, что он промышленник, а не служилый, что лицо ему испортил медведь, а жена по-русски не понимает. Дальше оставалось только направлять чужой словесный поток в нужное русло — чтоб не о жене-дуре, не о детях-сволочах, не о снохе-шлюхе, а о чём-нибудь возвышенном, например, о начальстве, войне и торговле.

Часа за полтора-два информации было получено море. Прежде всего оказалось, что Кирилл напрасно выдумывал себе маскировку. Со времени основания острога тут быстро идут ассимиляцонные процессы. В общем, сформировалось приличное количество метисного населения. Женщины речных мавчувенов охотно становятся жёнами и «наложницами» русских. Их потомство — законное и незаконное — рассеяно по всей реке. Оно бывает всякое-разное: от совсем русского до совсем мавчувенского, в зависимости от воспитания. Законных детей верстают в казачью службу, незаконных крестят и пишут в тягловое сословие, а некрещёные остаются ясачными, что часто выгоднее. Вся эта публика, если не занята на службе, промышляет рыбу и пушного зверя, а говорит на тарабарском языке из смеси русского и мавчувенского.

Дела же в остроге обстоят таким образом. Народу прибавилось неисчислимо, и оттого происходит утеснение великое — обывателей разоряют постоем. Петруцкий повелел рубить казармы, но дело идёт ни шатко ни валко, поскольку лес надо плавить сверху, а зимой не нарубили, не заготовили, а летом это дело мешкотное. Все ждут не дождутся, когда войско уйдёт в новый поход бить таучинов или, может, морем куда-нибудь отправится. Правда, с Коймска прибыл большой караван с припасами и жалованьем служилым за несколько лет и, главное, с солью. Хлеба тоже доставили, но это только богатым. Со всех торговых операций теперь берётся государева пошлина, а вино «сидеть» запретили — теперь им казна ведает. А ещё с караваном пришла весть, будто в Коймске чёрный мор, и народ опасается, как бы он на Айдарск не перекинулся. Завтра в «соборе» будет служба, чтоб, значит, «миновала нас чаша сия». Правда, злые языки говорят, что никакого мора нет — это начальство придумало, чтоб на таучинов более не ходить. Было ж объявлено, что сих иноземцев совсем замирили, а теперь вот получается, что они сами к острогу пришли. Впрочем, вполне возможно, что это тоже враки — слухи распускают купчишки, чтоб побыстрее сбыть свой товар.

Кроме всего прочего, Кирилл уяснил, что завтра в остроге планируется нечто вроде народного гулянья — этакое столпотворение. Его собеседник — вот этот дед — рассчитывает под шумок беспошлинно сбыть служилым некоторое количество свежей рыбы: малый прибыток лучше, чем никакого. Учёный прикинул варианты и предложил взять его в долю — всё-таки рыба добывается с использованием его лодки. Дед, в принципе, был не против, и они, немного поторговавшись, ударили по рукам.

Кирилл и Луноликая остались ночевать с рыбаками. Засыпая, бывший аспирант размышлял о том, что комаров здесь исключительно много и что бывают всё-таки среди русских нормальные люди — не заражённые вирусом рвачества, не готовые в любой момент обмануть или предать.

Шпионская акция развивалась как-то очень буднично и неромантично. Утром дед, Кирилл и Луноликая были уже возле знакомых острожных ворот. Учёный отметил, что с зимы тут кое-что изменилось: кустарник вдоль стен вырублен, кое-где в частоколе белеют свежие брёвна, которыми заменили сгнившие.

С собой путники тащили три тяжеленные ивовые корзины с рыбой, накрытые листьями папоротника.

У ворот народу толпилось порядочно, причём весьма пёстрого. В одежде преобладала кожа, «замша» и просто шкуры с неудалённым мехом, а вот тканые рубахи или штаны встречались редко. Наверное, эти люди надели лучшее из того, что имели, но всё равно выглядели чумазыми оборванцами. Такой визуальный эффект усиливался из-за того, что у многих лица были вымазаны чем-то коричневым или чёрным для защиты от комаров, а у некоторых с капюшонов свисали сетки. По внешнему убранству определить национальную принадлежность было трудно — всё смешалось, как говорится, в доме Облонских. Общалась между собой эта публика действительно на странном языке — он состоял из искажённых мавчувенских слов, русского мата и жестов. На рыбоносов никто внимания не обратил. Когда они стали проталкиваться к проходу, Кирилл кого-то задел корзиной, за что был матерно обруган. Учёный мгновенно составил замечательный литературно-художественный ответ, но вовремя наступил на горло собственной песне и промолчал. А вот когда Луноликую какой-то мужик ущипнул за ягодицу, Кирилл дал ему пинка. Агрессор на ломаном русском потребовал сатисфакции, и Кирилл его послал — на чистом родном языке. Полукровка, вероятно, счёл его русским и удалился, щедро обещая лютую месть в будущем.