«Изящный выпад! — оценил Кирилл. — Ну, Чаяк, твой ход!»

— Ты?! Помочь?! — притворно изумился таучин. — Да ты и представить не сможешь, кому нам надо отомстить!

— Где уж мне старому... — с не менее фальшивой скорбью вздохнул мавчувен. — А ты скажи — пусть все посмеются!

— Ну, смейся! — выпятил грудь таучин. — Наш кровный враг — главный менгит на этой реке. Его зовут «Атмана Сысакав»!

Пожилой, бесстрашный и, наверное, почти непобедимый мавчувенский воин сидел, расслабленно опустив плечи, и рассматривал снег перед собой. Едва отзвучали хвастливые слова, как что-то случилось и с ним, и с окружающим пространством. Тихо вскрикнула за спиной дочь, коротко простонал, стиснув зубы, сын.

Старик вздрогнул и медленно поднял голову.

Уставился в глаза Чаяка.

И оба замерли.

Зрители молчали, понимая, что происходит необычное.

— Ладно, — первым нарушил тишину Чаяк. Он отвёл взгляд и как-то смущённо покрутил головой, словно разминал шею. — Ладно, чего уж там...

Позже Кирилл сумел правильно сформулировать вопросы и получить на них внятные ответы, которые отчасти удовлетворили его любопытство. Мхатью в детстве был захвачен в плен таучинами и несколько лет провёл среди них. Потом, войдя в силу, он сбежал, похитив оленью упряжку. Парней, отправленных за ним в погоню, беглец убил — одного из засады, а другого одолел в рукопашной. До своих он добрался обмороженным и полуживым от голода. Там он не встретил тёплого приёма — родственники его погибли, а для остальных он стал почти таучином. Тем не менее парень выжил, но ему пришлось устраиваться в одиночку. Физически сильным он был от природы, а у таучинов позаимствовал бесстрашие, лёгкое отношение к смерти и кое-какие воинские навыки. А также чуждое соплеменникам сознание, что оленей надо иметь как можно больше. В общем, Мхатью обзавёлся семьёй и стал кочевать отдельно от всех — сам по себе — постепенно повышая своё благосостояние. Такое положение имело свои преимущества и недостатки: от желающих пограбить приходилось отбиваться в одиночку, но и не нужно было делиться с полуоседлыми соплеменниками во время их регулярных голодовок.

В правила первобытной «рыцарской чести» Кирилл решительно отказывался верить. Тем не менее они сработали: хозяйство Мхатью таучины не тронули — не убили, не угнали ни одного оленя, а маленькое стойбище обошли далеко стороной. На другой день отряд Чаяка сильно уменьшился — по одной-две упряжки воины разъехались в разные стороны. Данный факт вызвал у Кирилла очередной приступ раздражения — как-никак он был одним из предводителей, а никто ему ничего не сказал, разрешения не спросил и даже в известность не поставил! Мрачный, как грозовая туча, Чаяк добровольно ничего объяснять не хотел. Учёный немного поколебался и решил взять своего друга «за жабры».

— Это ты отправил людей?

— Я?! Ну, что ты...

— А куда они поехали? Почему!?

— Чтобы рассказать всем нашим...

— О чём?! О геройстве Мхатью?

— Если бы...

— Знаешь что? — взъярился Кирилл. — Хорош притворяться шлангом! Вот сядь, где стоишь, и объясняй — прямо сейчас! Или ты имеешь секреты от друга?!

— Я не притворяюсь шалыгом, — вздохнул воин, — и никаких секретов не имею. Просто я думал, что ты понимаешь...

В общем, всё оказалось довольно просто — учёный мог бы и сам догадаться. В процессе общения с воинственным мавчувеном Чаяку пришлось признать, точнее, публично объявить, что он «стоит на тропе» кровной мести вместе с Кириллом. Подобное заявление обратить в шутку никак нельзя — с такими вещами не шутят! Однако у Чаяка масса друзей и родственников, особенно среди «сильных» людей. И каждый из них теперь должен решить, присоединится он в благородном деле к Чаяку или нет. Тут уж не до грабежей и добычи, тут дело чести! Хотя, конечно, всегда хочется совместить «приятное с полезным»...

«Похоже, события выходят из-под контроля, — констатировал Кирилл. — Если, разумеется, не признать, что они под ним никогда и не были. Как-то не получается из меня литературно-киношного супермена-полководца».

Размазанная, растёкшаяся ручейками по тундре «армия» вновь начала собираться воедино. Прибыли почти все участники похода — одни из «дружеских» чувств, другие из любопытства, поскольку дело предстояло весьма необычное. В чём же его необычность?

Как историк, Кирилл знал, что «закон кровной мести» в том или ином виде существовал практически у всех народов. Любое государство с момента своего возникновения начинало вести с ним упорную борьбу, которая далеко не всегда заканчивалась успехом. Обыватели родной современности обычно забывают, что этот закон распространяется далеко не на всех, а лишь на «своих» — тех, кого данная общность считает «настоящими» людьми. «Недочеловеков» и «сверхчеловеков» закон не касается: первых желательно убивать при любой возможности, а от вторых спасаться, и в этом нет позора. В данном случае мавчувены для таучинов очень долго были «плохими», но «своими». За последние десятилетия ситуация изменилась — ранг первых как бы понизился. Русские же всегда считались «сверхлюдьми». Соответственно, быть ими побитым не стыдно, а сознательно противостоять — высшее геройство. И вдруг один из «своих» — воинов-таучинов — объявляет «кровным» врагом казачьего начальника! Воин этот, правда, молод и чудаковат, но к нему присоединился всем известный Чаяк, которого в безумии заподозрить никак нельзя!

На очередных «посиделках» предводителей («советом» назвать это было трудно) выяснилось следующее: весть о таучинском нашествии благополучно обогнала отряды грабителей, и местное население — те, кто может — двинулось в сторону деревянного стойбища менгитов, которые вроде бы обещали защиту от кого угодно. Появились основания полагать, что демонические чужаки не обманывают: одна из передовых групп таучинов уже столкнулась с казаками. Бой был коротким — таучины бежали, бросив чужих оленей.

Данный эпизод, конечно, заинтересовал Кирилла в первую очередь: «Служилые оказались там случайно и просто решили поживиться — пограбить награбленное? Или их послал Шишаков для защиты местного населения? Сколько их было и как это выглядело?»

Расспросы очевидцев обрисовали знакомую картину. Русских было до смешного мало — четверо или пятеро. Остальные то ли икуты, то ли мавчувены. Некоторую «поддержку огнём» казаки своим союзникам, конечно, оказали, но в основном просто заставляли их воевать, не давали отступить перед лицом превосходящих сил противника. Ну, а у этого противника сработал коллективный рефлекс — если враг не бежит, значит, надо спасаться самому.

Мнения предводителей, как и следовало ожидать, разделились: уже имеющие какую-то добычу утверждали, что раз такое дело, то надо отсюда сматываться — до лучших времён. Те, кто добычи не имел, настаивали на продолжении похода, мотивируя своё желание необходимостью проявить доблесть. Для совместных действий нужен консенсус, а без него можно только разойтись в разные стороны. Кирилл с Чаяком оказались в сложном положении — в помощи им вроде бы никто не отказывает, но путного ничего не получается, и войско вот-вот развалится. Пока же все оставались на месте и вели бесконечные разговоры, пытаясь склонить оппонентов на свою сторону. Это продолжалось день, два, три... А потом появился Мхатью.

Он приехал на пустых нартах, запряжённых одним оленем, правда, очень крупным (таучины запрягают одного оленя лишь в грузовые нарты, а человеку так ездить стыдно — для оленевода это демонстрация бедности и, соответственно, «слабости»). Причём прибыл он не со стороны своего стойбища, а с противоположной. Явиться в широко раскинувшийся лагерь врагов было, конечно, неслыханной дерзостью. Мавчувен, вероятно, рассчитывал, что его не убьют сразу, поскольку его поединок со знатным таучином не окончен — об этом многие знают! Расчёт оправдался, и гостя отконвоировали туда, где «сильные» люди вели свои бесконечные беседы. На него уставились с немалым удивлением — такое бесстрашие вызывало уважение.