Летом на реке появились весьма странные и очень свирепые демоны. Сначала они просто отбирали у туземцев еду и понравившихся девушек. Некоторых девушек потом убивали, как и тех, у кого нечего было взять. Потом они потребовали, чтобы люди сами приносили еду и красивые шкурки в их жилища из деревьев, которые они начали строить на одном из островов. Когда выпал снег, демоны поставили в лесу ловушки на соболей, а в тундре — на лис и песцов. При этом они требовали, чтобы нормальные люди тоже ловили для них этих зверей. Можно было бы откочевать подальше от таких безумцев, но они забрали к себе в стойбище лучших людей из многих семей и, чуть что, начинали их пытать и «плохо» убивать. Эти пришельцы были двух видов: усатые-бородатые менгиты и чужеземцы, вполне похожие на людей, но не говорящие на человеческом языке. Первые гораздо свирепей, но и вторые тоже хороши.

Впрочем, как понял Кирилл, ситуация складывалась не так уж и просто. Судя по всему, здесь проходил «межэтнический шов» — проживали представители разных племён и народов, мира между которыми испокон веку не было. По-видимому, казачье руководство пыталось проводить какую-то политику, задабривая одних за счёт других. Времени прошло не много, но русским уже удалось собрать довольно приличное оленье стадо, которое считалось их собственностью, хотя находилось в распоряжении влиятельного туземного клана правобережных мавчувенов. А вот чего казаки делать, похоже, и не пытались, так это имитировать приведение туземцев «под руку государеву». Во всяком случае, ни один из информаторов, отвечая на вопросы Кирилла, так и не смог понять, о чём идёт речь.

До деревянного стойбища менгитов было ещё далеко, когда таучинская «армия» утратила целостность и порыв — она находилась уже в районе, где было чем поживиться. Войско распалось на несколько отрядов, каждый из которых двигался сам по себе, торопясь первым взять добычу. На свой недоумённый вопрос Кирилл получил резонный ответ, что собраться вместе недолго, но зачем это делать, если нет достойного противника? День спустя учёный оказался свидетелем первой битвы. Отряд Чаяка опоздал — к крупному стойбищу мавчувенов конкуренты вышли первыми, и опоздавшим оставалось лишь наблюдать схватку с соседней сопки.

На защиту семи яранг вышло полтора десятка мужчин, вооружённых луками и копьями. Им противостояло примерно столько же таучинов, подъехавших на своих беговых нартах чуть ли не на расстояние выстрела. Противники построились «толпой» и принялись орать — вероятно, объяснять, за кого они держат друг друга и что сейчас сделают со своими оппонентами. Кирилл сначала подумал, что мавчувены просто тянут время, пока у них в тылу идёт лихорадочная погрузка нарт, запряжённых одним-двумя оленями. Потом он сообразил, что для эвакуации стойбища транспортных средств должно быть в несколько раз больше.

Предварить битву, конечно, должен был поединок. На него вышел высокий воин-мавчувен в кожаном доспехе с копьём. Его противник-таучин, наоборот, демонстративно сбросил одежду и остался голым по пояс. Данный поступок соратники приветствовали дружным гоготом и улюлюканьем. Как оказалось, не зря — после нескольких выпадов мавчувен оказался на снегу и был безжалостно заколот. Заменить его желающих не нашлось, и началась перестрелка.

Оружие у всех было примерно одинаковое, что позволяло беспрепятственно пользоваться чужими стрелами. Особых различий в организации боя Кирилл также не заметил: там и здесь имелось некое ядро из трёх-четырёх человек, одетых в доспехи (в данном случае лёгкие или неполные). «Латники» находились в центральной — выпуклой — части «строя». На флангах, отогнутых чуть назад для увеличения дистанции, располагались бездоспешные лучники, а в тылу шустро перемещалась какая-то молодёжь, которая не столько стреляла сама, сколько подбирала чужие стрелы.

При внешнем равенстве сил, таучины почти сразу начали потихоньку продвигаться вперёд, заставляя противника отступать. Мавчувены так и пятились, пока не оказались возле своих шатров. А потом их строй смешался, и началось бегство, хотя ни убитых, ни тяжелораненых среди них не было.

— И что? — вздохнул Кирилл. — А если бы они не отступили? Если бы победили?

— Пришлось бы оставить их в покое, — пожал плечами Чаяк. — Только так почти никогда не бывает — они слишком трусливы.

— Не понял?! — удивился учёный. — Мы что, не пришли бы на помощь нашим? Не отомстили бы за своих проклятым мавчувенам?!

— За что мстить-то, если они честно сражались? А от помощи наши сами отказались, чтобы не делить добычу.

«Не верю», — подумал Кирилл, но благоразумно промолчал.

Данный эпизод вполне мог бы создать иллюзию «благородных разбойников», которые честно сражаются со своими жертвами, дают им реальный шанс уцелеть и даже выйти сухими из воды. Мог бы, если бы не финал, свидетелем которого Кириллу пришлось стать. Стойбище было уничтожено: не успевшие сбежать мужчины, старики, совсем уж маленькие дети и часть женщин были перебиты. Жалкий скарб и несколько пленных погрузили на нарты. Всё остальное переломали и бросили. Как выяснилось чуть позже, победители совсем не были удовлетворены результатами битвы: главную ценность для них представляли олени, а их удалось захватить всего два-три десятка.

В тот же день где-то на расстоянии дневного перехода было разгромлено ещё одно стойбище, население которого даже не попыталось организовать сопротивление. Результат оказался сходным — маленькое «транспортное» стадо, которого хозяевам самим едва хватало для перекочёвки.

— Наверное, их ограбили ещё до нас, — мрачно усмехнулся Кирилл.

— Может быть, — легко согласился Чаяк. — Но здешние всегда были бедными. Они ленивы и не хотят пасти стада.

— А живут чем? — удивился учёный.

— О, весной и осенью через реку идут «дикари». Их бывает столько, что не видно земли!

— Как карибу в Америке?

— Где?!

— Ну, там... Там — за большой водой — куда вы плаваете на байдарах торговать или воевать.

Пока что поход нельзя было считать особо успешным, а от группы Чаяка удача совсем отвернулась. Как-то раз один из воинов усмотрел между холмов стадо в несколько десятков голов, которое куда-то гнали пастухи. Не дожидаясь команды, таучины с радостными криками устремились в погоню. Чаяк, как владелец лучшей упряжки, разумеется, мчался впереди. Трое пастухов вдали повели себя странно: вместо того чтобы попытаться спастись, бросив стадо, они сбили его в кучу и остановились в ожидании неприятеля. Не менее странно отреагировал на этот манёвр и предводитель разбойников. Он придержал своих оленей, пропуская вперёд упряжки соратников — к немалой их радости, кстати. В конце концов он поравнялся с нартой Кирилла, тащившейся последней.

— Что, жажда наживы прошла? — насмешливо спросил учёный. — Грабить расхотелось?

— Мне кажется, я их знаю, — печально сказал Чаяк.

— Ну-ну, — кивнул Кирилл. Ему было известно, что в этих краях его «друг» бывал не раз — и как торговец, и как разбойник.

Несколько молодых воинов соскочили с нарт и, нацепив снегоступы, побежали к оленям, чтобы не дать им разбрестись, пока остальные будут разбираться с их хозяевами. К тому времени, когда главари подъехали к месту действия, оно уже началось — два десятка вооружённых копьями мужчин окружили трёх туземцев, которые почти не отличались от них ни одеждой, ни тёмными от зимнего загара и грязи лицами. На обнажённых головах даже причёски с выбритыми макушками были такими же. Высокий худой старик с жидкой седой бородёнкой и молодой мужчина плотного телосложения держали в руках копья. Женщина стояла за их спинами и была безоружна.

— Трусливые псы! — кричал старик на почти чистом таучинском и угрожающе размахивал копьём. — Пожиратели трупов! Убирайтесь в свои логова! Грызите там старые кости, ешьте своё дерьмо! Ну, кто из вас хочет попробовать моего копья? Ну?! Я буду гнать вас пинками до самого моря! Ну, кто хочет, жалкие бабы!

Столь яростный и красноречивый отпор явно шокировал нападающих — похоже, они на такое не рассчитывали и теперь переглядывались несколько растерянно. Между тем старик продолжал, брызгая слюной: