— П-п-попробовали бы, я бы им н-накостылял, — нахмурился Меченый. — И не поглядел бы, что гусары...

— Злой ты, пан Войцек, нету в тебе теплоты... — обиженно покачал головой пан Бутля. — Как же можно — человек с мороза, а ему горелки не предложили?

Прижимавшийся к коленям пана Шпары Плешка гневно «загукал».

— Ты глянь, все понимает лешачонок! — восхитился пан Юржик. — Умные они! Сейчас я вам расскажу, кого я в лесу повстречал...

— Ты, лучше... того-этого... расскажи, как выговчан уламывал.

— Да что там рассказывать? — развел руками Юржик. — Тот сотник как услыхал, что короля, мол, Юстына грозинчане захватить вознамерились, лицом побелел, кричит — на конь, на конь!..

— Прямо так и кричал? — усмехнулся пан Вожик.

— А то? Я сперва думал, пан полковник объяснит ему по-свойски, кому полагается у него в шатре орать, а кому — не очень. Но он ничего, смолчал. Даже не хмурился сильно. Там еще пани была в шатре. Ох, красавица, доложу я вам, панове...

— Т-т-ты не отвлекайся, пан Юржик.

— Да нет, отчего же, — заступился за Бутлю пан Цециль. — Очень даже полезные наблюдения у тебя, пан Юржик. Или не слыхали, панове, никогда?

— О чем это? — почесал ухо Люциан Тарпа. — Я, может, о многом слыхал...

— А о том, что у короля Юстына сын единственный в выговских гусарах служит?

— Э-э, слыхал, отчего ж не слыхать, — согласился пан Тарпа. — Только разве ж сотником? Я думал — наместником или хорунжим.

— А ты сильно много не думай, голова будет как у лошади. Был хорунжим. Был, был, да и сплыл... Попер его Юстын, ох, как попер. Лишил чина хорунжего... А все из-за чего?

— Из-за чего? — удивленно спросил Ендрек.

— Другой раз расскажу, — вдруг посмурнел пан Вожик. — Не видите, гусары на нас уже косятся?

— Да когда мы столичных боялись, пан Цециль? — потянулся закрутить ус пан Казимеж.

— Так, во-первых, их тут четыре сотни, — глянул на него в упор пан Вожик. — Во-вторых, нас три калеки, две чумы после боя. В-третьих, они, как ни крути, нам жизни спасли. Нечего загрызаться. Досказывай, пан Юржик, и спать будем.

— Да чего там досказывать? Сотник этот молодой и пани... Как бишь ее? Ага! Вспомнил. Пани Хележка. Вот они уговорили пана полковника мне поверить. Дали поспать до рассвета и на коней... Ох, и мчали мы, ох, и мчали... Боялись, не поспеем.

— Еще б малость... того-этого... и не поспели бы.

«Это верно, — подумал Ендрек. — И так сколько людей полегло. Телохранители Юстына почти все. Остались те двое, что Раджислав рядом с королем оставил. Сам Раджислав до сумерек не дожил — кровью истек. Сколько лужичан? И кметь, Михась, который нам дорогу показывал, в первой же стычке на бельт напоролся. И Богумил Годзелка... Кто бы подумать мог? И брат Гервасий, и брат Драгомил... А сколько тех, чьих имен я не знал и уже не узнаю? Да, кстати, о Богумиле...»

— Пан Войцек, — сказал он. — Разговор есть...

— П-после, после... — отозвался Меченый. — Утром.

Утром нового дня король вызвал к себе всех малолужичан, отличившихся во вчерашнем бою. Ну, то есть всех, кого не убили...

Сопровождаемые почетным караулом (или конвоем?) выговских гусар они приблизились к полковничьему шатру.

Пан Юстын Далонь и пан Малах Сивоконь сидели на складных стульчиках посреди расстеленного прямо на снегу ковра. За их спинами толклась полковая старшина. Хорунжий с наместником, сотники. Ендрек сразу разглядел одного из них. Узнал, выделил в толпе. А как же не узнать? Одно лицо, одни глаза. Только волосы чуток потемнее и усы гусарские, нацеленные вниз.

— Друзья мои! Рад свидеться, панове! — Король широко улыбнулся, но тут же погрустнел. — Жаль, что так вышло... Столько славных шляхтичей погибло. А уж смерть монахов, святых людей, и подавно ничем оправдать нельзя.

«Кто ж тебя гнал напропалую, без охраны, через земли врагами занятые? — мысленно отвечал ему Ендрек. — Думал тогда о людях, о смертях?»

Пан Бутля вдруг больно ткнул медикуса локтем в бок:

— Ты что скривился, как будто дрянной горелки дернул? А ну веселее гляди...

Ендрек кивнул.

— Пришла пора вознаградить верность, — продолжал Юстын. — Семьям тех, кто погиб во вчерашнем бою, будет назначен коронный пенсион, чтобы жить смогли безбедно. Детей, ежели кто захочет, можем за казенный кошт за границу на учебу направить. В любой полк Прилужан, Великих и Малых, сыновей погибших зачислять в чин не ниже урядника сразу. Списки погибших мне подадут...

Гусары взволнованно зашумели, одобряя речи короля.

— Кметя не забудь, пан Цециль, — горячо зашептал Ендрек. — Того, что нам короткий путь показывал...

— Хорошо, хорошо, — почти отмахнулся от него пан Вожик.

— Дальше, панове... Тех, кто выжил, тоже наградить положено. Не так ли, друзья мои? Что мною монастырю Лукьяна Бессребреника будет пожаловано, то обговорю я лично с отцом Можиславом. Никто не возражает, панове? Никто. Вот и чудесно. Пан Цециль Вожик!

Поименованный шляхтич сделал шаг вперед и поклонился королю.

— Наслышан я много о твоих шалостях в столице, пан Цециль, наслышан...

Пан Вожик пожал плечами. Ну и что с того, мол?

— Ну что ж... Кто из нас не ошибался? Кто не шалил? Известно мне, пан Цециль, что Нападовский полк остался без полковника. Пан Гелесь Валошек погиб. Да и сам полк здорово потрепан...

«Вами же и потрепан, — со все возрастающим удивлением Ендрек вдруг обнаружил, что сколь ни радовался он воссоединению Великих и Малых Прилужан, как ни переживал из-за свары между двумя народами-побратимами, а оказалось, что отделившиеся бунтовщики ему стали ближе за прошедшее время, чем родные великолужичане. И теперь волей-неволей оценивает он слова короля как снисходительное похлопывание по плечу вместо протянутой открытой ладони. — Кто-то говорил — разбитого кувшина не склеить. Может, и правда уже не склеишь? Горько...»

— Ты, пан Цециль Вожик, получишь полковничий буздыган. Поедешь с нами, я о тебе перед Автухом Хмарой слово замолвлю.

Пан Вожик поклонился:

— Позволишь слово сказать, твое величество?

— Изволь.

— Товарищи мои, паны Казимеж Боцик и Люциан Тарпа, пускай, как поправятся, ко мне в полк идут. Я уже привык к ним, да и они ко мне...

— Будь по-твоему. Серебра из казны я на их лечение не пожалею. Лучших медикусов пусть нанимают.

— Спасибо, твое величество, — в один голос проговорили пан Вожик, пан Тарпа и пан Боцик.

— Дальше, друзья мои, любезное панство. Пан Войцек Шпара был некогда сотником в городе Богорадовка. Каюсь, не без посредства партии «Золотого Пардуса» и личного вмешательства князя Зьмитрока Грозинецкого от чина он отстранен. Ныне, когда грозинчане оскал свой волчий во всей красе показали, в пределы нашего королевства совместно с Зейцльбергом вторглись, видно стало, что год назад прав был пан Войцек Шпара, а не князь Зьмитрок. Потому, ради восстановления справедливости, быть пану Войцеку вновь сотником Богорадовским. Указ на это я подпишу.

— П-п-прошу прощения, твое в-в-величество, — заговорил с легким полупоклоном Меченый. — Но в Б-б-богорадовке сейчас есть сотник. Ве-е-есьма достойный шляхтич. Н-н-н-несправедливо будет его чина лишать ни за что ни п-п-про что.

— Пан Войцек, соглашайся, — зашипел позади Ендрек. — Надо нам в Богорадовку. Потом объясню...

— Так ты отказываешься от чина сотника, пан Войцек? — Юстын приподнял бровь.

— Н-нет, не отказываюсь. Оставь при мне пана Либоруша П-п-пячкура.

— А кто это?

— Тот, кого н-на мое место н-н-назначили.

— А ты уверен, что хочешь с ним служить вместе? И что он захочет?

— Оставь, т-твое величество, мне п-п-пана Пячкура, а с ним мы до-о-оговоримся.

— Хорошо. Убедил. А твои друзья, пан Войцек? Троица, что за твоей спиной стоит. Я сразу понял, что с тобой они, а не с паном Цецилем.

— Мы с п-п-паном Цецилем одно дело делали. И, даст Господь здоровья, дальше б-будем делать. Но ты прав, твое величество, они д-д-давно со мной по Прилужанам носятся.