— Это так, — согласился Чаяк, — олени нужны. Многие береговые хотят иметь своё стадо, ведь в последние годы почему-то приходит мало морского зверя, и люди в посёлках часто голодают. А олени сейчас хорошо плодятся и почти не болеют попыткой. Те, кто пасёт их, всегда сыты.

«Ничего странного, — мысленно прокомментировал Кирилл. — Скорее всего, выдалось несколько холодных лет подряд, а изменение среднегодовой температуры действует на обитателей Арктики по-разному: при потеплениях поголовье морских животных увеличивается, а оленей сокращается — и наоборот. В родном мире есть версия, что именно похолодание климата привело к возникновению в XVIII веке крупностадного оленеводства».

— Ты часто бываешь на Койме, Чаяк, — сказал Бэчуглин. Низкорослый, широкий и, наверное, очень сильный, он, похоже, был тут самым авторитетным. — Расскажи нам, где живут самые богатые мавчувены.

— Расскажу, — пообещал воин, — но вы не найдёте союзников в стойбище Хечукана. Оно теперь в «верхней» тундре — все.

— Как?!

— Пришли мавчувены с менгитами. Наши друзья храбро сражались. Мне жаль, что не довелось умереть вместе с ними.

— У людей Хечукана было большое стадо... — печально проговорил Бэчуглин.

— А теперь враги гонят его к деревянному стойбищу менгитов... — в тон ему продолжил Чаяк.

Собеседники надолго замолчали, погрузившись в скорбные размышления. Во всяком случае, Кириллу так показалось.

— Брат моего деда долго был пленником менгитов, — проговорил наконец Бэчуглин.

— Я помню его рассказы, — кивнул Чаяк.

— Они ничего не дают тем, кто становится рабом русского царя.

— Да, не дают, — подтвердил собеседник. — Только берут, и всё время хотят большего.

— Олени людей Хечукана не достанутся мавчувенам. Они будут пасти их для менгитов, — медленно проговорил Бэчуглин, как бы приглашая к совместным размышлениям. — Будут плохо пасти...

— Плохо пасти... — подхватил мысль Чаяк. — И плохо охранять. Чужого не жалко. Менгиты всё равно не будут довольны. Для их гнева не нужен повод — они всегда злые.

— Брат моего деда говорил, что русские не умеют превращать врагов в друзей — им нужны не друзья, а красивые шкурки. Ради них они готовы убивать даже друг друга.

— Готовы... — протянул Чаяк. — Мавчувены не могут защитить даже свои стада. Они питаются рыбой, ловят песцов и лис для менгитов — для русского царя, который ничего не даёт им взамен. Этот царь очень хитёр — он одаривает лишь тех, кто ещё не стал его рабом. Или убивает их.

— Ну да, — согласился Бэчуглин, — так приручают собак и оленей: кнут или еда, смерть или рабство.

Собеседники надолго замолчали. Наконец Чаяк произнёс вполголоса:

— Мавчувены — трусливые воины...

— Плохие воины... — согласно кивнул Бэчуглин.

— Они, конечно, не захотят умирать за оленей, принадлежащих царю менгитов.

— Не захотят... — вновь согласился собеседник. — Но, может быть, побоятся остаться в живых?

— Может, и побоятся... — не стал возражать купец и воин. Собеседники, похоже, прекрасно понимали друг друга.

— Путь к деревянному стойбищу лежит через Уюнкар...

— Вряд ли они изберут другую дорогу...

— Мавчувены отдают русским почти всё, что добывают. За это менгиты должны защищать их. От нас.

— Должны. Но стадо идёт медленно. Наверное, русские уедут вперёд — в своё стойбище...

— ...до того как стадо минует Уюнкар.

— Если идти к закату, а потом на полночь...

— Люди говорили, что на плоских холмах сейчас хороший снег.

— В это время года там всегда хороший снег. Мы будем в долине раньше стада и соскучимся ждать.

— Ты сказал «мы»? — вскинул брови Бэчуглин. Похоже, совместная медитация закончилась, и настало время конкретики. — Это большая честь для нас! Все знают, что Чаяк — великий воин... Но очень жадный.

— Каждая третья важенка, — твёрдо сказал Чаяк. — Я выберу их сам.

— Пожалуй, нам не справиться без людей Хечукана... — раздумчиво проговорил собеседник. — Наверное, стоит вернуться к нашим жёнам.

— Мой сын — Тгаяк — почти взрослый, — возразил Чаяк. — Он вырос с копьём и луком в руках!

— О, да! — качнул головой Бэчуглин. — Ты напомнил мне о сыновьях. Пожалуй, ещё рано оставлять их одних надолго. Мы возвращаемся!

— Жаль! — вздохнул Чаяк и задействовал свой «козырь»: — А ведь с нами собирался идти великий воин Кирь...

— Вот этот?! — притворно изумился Бэчуглин. — Наверное, ему в детстве доставалось мало мяса — он худой, как олень после плохой зимы!

«Кажется, на меня наезжают, — вяло подумал учёный. — То есть подвергают сомнению мои незаурядные способности. Очень хочется сделать вид, что не слышал или не понял. Но потом будет хуже — я что, таучинов не знаю?! Но как же не хочется шевелиться! „Дембель”, однако, не завтра — ещё дожить нужно. Так что...»

— Хе-гмы, — прокашлялся аспирант. — Может, в жилище моих родителей и не всегда было вдоволь мяса, но крыша была высокой!

Он использовал традиционную насмешку таучинов над низкорослыми сородичами. Память послушно вытянула её на поверхность, но, к сожалению, не подсказала, является ли намёк безобидным для взрослого мужчины или приравнивается к тяжкому оскорблению. Последнее, похоже, оказалось ближе к истине — и без того тёмное лицо Бэчуглина побурело ещё больше. Мужчина засопел и начал подниматься на ноги.

Кирилл сидел, смотрел и ждал, что будет дальше. Худшие опасения подтвердились — буквально одним движением воин стащил через голову и бросил на снег верхнюю меховую рубаху:

— Вставай!

— Бороться хочешь? — изобразил удивление учёный и тоже поднялся. — Но ведь ты же на ногах еле стоишь!

— Я?!

— Ага, — кивнул Кирилл. Он выдохнул воздух и... рискнул по-крупному.

А именно: шагнул вперёд, одновременно поворачиваясь боком, подсаживаясь и прихватывая собеседника за талию. Основной риск заключался в том, что подсаживаться пришлось очень глубоко — противник был почти на голову ниже. Вся надежда была на то, что таучин этого простейшего приёма не знает — чтобы уйти от него, достаточно вовремя подогнуть колени, сместив вниз собственный центр тяжести.

Согнуть ноги таучин не догадался — только схватил противника за ворот рубахи. Это ему, конечно, не помогло — стоптанные за зиму меховые сапоги описали в воздухе круг, и их владелец плюхнулся спиной на утоптанный снег, даже не попытавшись сделать «самостраховку». Кирилл положил его «мягко», хотя вполне мог добавить Бэчуглину лишних полметра полёта.

— Это называется «бросок через бедро», — поучительным тоном изрёк аспирант, усаживаясь на своё место. — В данном случае он выполнен чисто. В самбо за такой дают четыре очка, а в дзюдо — чистую победу.

— Что?! — одними губами прошептал противник, пытаясь вдохнуть воздух и осознать случившееся.

— Да так, проехали... — равнодушно пожал плечами Кирилл. Он занял своё прежнее место и задумчиво уставился в пространство, как бы предлагая считать инцидент «не имевшим места быть».

Такое предложение после некоторого колебания было принято, благо никто, кажется, на них в этот момент не смотрел.

— Каждая пятая важенка, — пробормотал Бэчуглин, поднимаясь на ноги и подбирая свою рубаху. — Быков тоже сам выберешь.

— Четвёртая, — уточнил Чаяк.

— Надо с людьми поговорить, — вроде бы согласился оппонент. — Мне не жалко...

«Классический случай дележа шкуры неубитого медведя, — подумал Кирилл и вдруг спохватился: — А меня-то почему на это подписывают?! Оно мне надо?»

Пока он решал этот философский вопрос, все договорённости были заключены, и события стали развиваться независимо — как бы сами собой.

Идти в набег с грузом уже имеющихся трофеев было, конечно, нельзя. Один из совсем молодых парней занял место Чаяка на нарте — ему вместе с Луноликой и Тгаяком поручено было доставить груз в стойбище. Кириллу же предстояло расстаться не только с «женой», но и со своим снаряжением. Чаяк выменял для него комплект новой зимней одежды — один из тех, что везли в подарок людям Хечукана. Всё, что успел сделать учёный, — это отмотать и сунуть в карман приличный кусок туалетной бумаги. С тем и остался в компании малознакомых людей посреди заснеженной тундры. Правда, у него был ещё «лоскутный» доспех, ружьё и сумка, набитая патронами. Единственное, что утешало: двигаться предстоит в обратном направлении — может, удастся вырваться отсюда?