И чего это порубежникам в тюрьме могло бы понадобиться?

Вояки остановились у двери. Так себе дверь. Калитка в заборе, если бы не тяжелый замок, ключом которому служил особым образом заточенный граненый стальной штырь в большой палец толщиной. Пружину замка нарочно сделали такой, чтобы усилие прикладывать на пределе возможного. Иначе умельцы среди заключенных живо подберут отмычку. А так – любая отмычка погнется или сломается.

Замыкавший процессию надзиратель, кряхтя, засунул ключ в замочную скважину, поднатужился, так что вздулись жилы на висках, и отворил дверь. Нырнул внутрь:

– Живо! Вставайте, лежебоки! Подъем! Живо!

Криком и пинками ему удалось поднять всех узников и выстроить их в какое-то подобие ровной линии у стены. Мародеры, которым довелось стоять рядом с Губошлепом, брезгливо на него косились и норовили отодвинуться.

Старший из порубежников кивнул и тоже вошел. Откашлялся:

– Н-н-ну что, разбойники, мародеры и дезертиры, за виселицей скучаем?

«Заика, что ли? – подумал Ендрек. – А как же он с командами управляется?»

– Мо-мо-молчите? Правильно…

Он засунул большие пальцы за вышитый кушак и, склонив голову, оценивающе окинул взглядом разномастную толпу узников. Коротко бросил в лицо надзирателю:

– Сброд!

Тот пожал плечами:

– Что есть. Чай, не рекруты, а преступники.

– Добро, – кивнул порубежник. – Ра-азберемся.

Он пошел вдоль строя, рассматривая каждого, словно заморские диковины. На ходу он говорил и даже заикаться стал гораздо меньше.

– Добро, уголовнички. Я – Войцек Шпара, сотник п-порубежного реестрового войска Малых Прилужан. Мне нужны люди, готовые на все. Те, кто не страшится рук замарать…

– Меченый, – шепнул соседу урядник Хмыз.

– Да, я – Меченый. – Войцек Шпара дошел до конца строя, развернулся, двинулся обратно. – Мне понадобится беспрекословное послушание и беззаветная преданность великому гетману Малых Прилужан. Взамен каждый вступивший в мой отряд получит полное помилование, а после и щедрую награду. Что скажете?

– А делать-то чего? – с недоверием произнес один из мародеров.

– Не бойся. Более беззаконного, чем вы уже натворили, делать не заставлю.

– А все-таки?

Шпара сделал два быстрых шага и замер напротив говорившего:

– На первый раз прощаю. Я смелых люблю, но наглых наказываю. Понял? – Ярко-синие глаза сотника хлестнули мародера, словно плетью, поперек лица.

– Так точно! – вытянулся он в струнку, словно на плацу стоял.

– Добро! За что здесь?

– Дык… – Мародер замялся. – Свинью украли…

– Ага! А хозяйку по голове, – вмешался надзиратель. Тот, что был с факелом.

– Так не насмерть же, – виновато промямлил бывший солдат. – Легонько, чтоб не орала…

– Кто ж знал, что она шляхтянка? – добавил второй из мародеров – курносый. Вздернутая верхняя губа открывала два крупных резца. За это он был удостоен прозвища – Заяц.

– Ясно, – кивнул Шпара. – Все с вами ясно. Втроем мародерствовали?

– А то?

– Молодцы… Просто соколы. Встать вправо. – Он резко дернул головой, показывая, в какую именно сторону должны отойти заключенные.

– Так. Ты… – Сотник замер напротив лесника. – За что?

– А не хрен… – буркнул бородач.

– Что «не хрен»? – не понял Войцек.

– Бабе рот открывать не хрен.

– Жену он прибил, – вновь пришел на помощь надзиратель. – Насмерть.

– За что?

– А вот говорит: «Не хрен рот открывать».

– За что жену-то убил? – Сотник глянул в едва заметные из-под лохматых бровей заплывшие глазки лесника.

– А не хрен.

– Говорливый, а, Хватан? – обернулся Войцек к своему кривоногому спутнику.

– Страсть, – согласился тот.

– Орясина орясиной, – прибавил второй, скуластый.

– Верно, Грай. Нам такой без надобности. Влево!

– Так. Ты, молодой, за что?

Ендрек не сразу сообразил, что сотник обратился к нему. Попытался ответить громко и задорно, но пересохшее от волнения горло не послушалось. Пришлось сперва откашляться.

– За правду!

– То есть?

– Стишок крамольный пел на площади. – Охраннику, похоже, доставляло удовольствие показывать свою осведомленность. – Сам же нас благодарить должен. Не подоспей стражники, толпа его потоптала бы. А он нос воротит.

– Да? – удивился Войцек. – А что за стишок? Расскажи.

Ендрек замялся. На правой руке порубежника на темляке висела грозная с виду нагайка. А ну как не понравится стих?

– Не бойся, – перехватил его взгляд сотник. – Я бью только за дело.

Студиозус вновь откашлялся и, решив: «А, будь что будет», с чувством, с расстановкой прочитал:

Закончив, дерзко, с вызовом глянул на сотника и, заметив краем глаза перехватывающую плеть ладонь, привычно отшатнулся, съеживаясь и прикрывая глаза локтем.

Боль обожгла. Но не плечи и голову, как ожидал Ендрек, резанула острой вспышкой пониже спины. Хотя, если разобраться, не такой уж и острой. Можно сказать, погладил.

– Это тебе за плохую рифму в последней строчке, – напевно, видно, для того, чтобы не заикаться, произнес порубежник. Помолчал чуть-чуть и добавил с горечью: – Как вам, молокососам столичным, объяснить, кто вас грудью прикрывает на границе? Чтоб вы, между прочим, спокойно жили и родительские деньжата прожигали.

– Я не прожигаю! – вскинулся Ендрек. – Я образование получаю!

– Да? Студиозус?

– Я окончил три курса медицинского факультета в Руттердахе! По рекомендации самого пана Каспера Штюца, между прочим!

– Вот так даже, да? – ощерился сотник. – Вот и сидел бы в Руттердахе! Оттуда ж видней, что тут в Прилужанах творится!

– Не усидел я! – Ендрека, что называется, понесло. Он понимал, что сейчас обещанные стражниками десять плетей могут показаться за счастье, если осерчает суровый порубежник, но сдержаться уже не мог. – Когда на родине такое творится!

– Какое «такое» творится? – свел брови к переносице Войцек. Хотел еще что-то сказать, но махнул рукой. – А, лешак с тобой, парень! Налево!

Будущий лекарь вышел из строя и пристроился рядом с лесником. От бородача воняло почему-то псиной. Как ни странно, Ендреку этот запах показался приятным. Еще бы, после ночевок у бадьи с испражнениями…

А Войцек Шпара уже допрашивал Хмыза:

– За что здесь?

Бывший урядник собрался с мыслями и основательно, как привык делать любое дело старый солдат, ответил:

– Ротмистру в ухо дал.

– Ротмистру? Из гусар, что ли, будешь?

– Так точно. Крыковская хоругвь. Этой весной нас ближе к Ракитному перебросили.

Войцек внимательно оглядел его. Да, настоящий гусар. Подстриженные в кружок наполовину поседелые волосы, золотое кольцо в левом ухе, усы не закручены, а вытянуты книзу и почти касаются ключиц.

– Что ж ты, гусар, старших по чину бьешь? – почти сочувственно проговорил Шпара.

– Псу под хвост таких старших по чину, – просто ответил Хмыз. – Без году неделя ротмистр, мамкино молоко на усах еще каплями, а туда же – учить.

– На то он и ротмистр.

– Да пусть он хоть трижды хорунжий будет. Я тридцать лет в седле. Он меня учить будет за конями ходить!

– Может, и так, – покачал головой Меченый. – Все равно нельзя.

– Так я от наказания и не бегу.

– Это виселица, – несмело пробормотал надзиратель.

– Знаю! – рыкнул на него Войцек. – Вправо!

Прошло совсем немного времени, и возле Ендрека с лесником переминались с ноги на ногу все нищие во главе с Губошлепом, старательно стонущим и задирающим больную ногу. Остальные обитатели тюрьмы застыли в подобии строя у правой стены.

Войцек Шпара медленно пересчитал их.

– Шестнадцать. Да вас двое.