Я взглянул на змору и увидел, как она взмахнула рукой второй раз.

Мир вокруг опять изменился.

Теперь вокруг нас простиралась обширная, без конца и края, черная пустыня. Ее жаркий воздух мгновенно иссушил мне губы.

Змора махнула рукой в третий раз, и позади нее вновь возникла черная стена. Все было как прежде. Я даже ничуть не сомневался, что за моей спиной все тот же полуразрушенный город.

– Ну, еще вопросы есть? – резко спросила она.

– Да, есть, – сказал я. – Если прохода нет, то откуда в твой мир попал я?

– Ниоткуда, – усмехнулась змора.

– Это как?

– А вот так. Тебя придумала я. Точно так же, как придумываю сны. Ты получился упрямым, глупым и самонадеянным, но таким, каким я хотела. Поверь, это именно я придумала тебя, до мельчайших деталей, наделила памятью, привычками и слабостями.

Того, что ты помнишь, не было. Не было никакого Гунлауга-учителя, не было никаких других, кроме тебя, инспекторов снов, не было даже птицы-лоцмана.

Она хрустнула пальцами.

– Вот это правда. Ты просто моя игрушка. Я создала тебя от скуки и лишь тогда, когда ничего поправить уже было нельзя, сообразила, что наделала. Потому что влюбилась в свой сон, в свое создание.

Я так и не понял, как это случилось, но она оказалась в моих объятиях. Я почувствовал щекой ее волосы. В ноздри мне ударил запах ее духов. А может быть, это были не духи, может, это был ее собственный сладкий, слегка приторный запах? Я ощущал под руками лишь слегка прикрытое тонкой материей платья ее мягкое, нежное тело.

И мне было совершенно не важно, кем я являюсь, живым, рожденным от женщины человеком или же просто выдумкой. Все это не имело сейчас абсолютно никакого значения.

Хотя бы потому, что мне не хотелось об этом думать.

Я видел, как зомби, крадучись, ушел в черную стену, и понял, что мы со зморой остались одни. Ее губы прикоснулись к моей щеке. Я чуть повернул голову, и мы поцеловались.

Этого было достаточно.

Ноги у меня подкосились, и я сел прямо на асфальт. Змора, ничуть не заботясь о своем роскошном платье, села рядом и положила мне голову на плечо. Вот она вздохнула и медленно, ласково провела ладонью по моей щеке.

Нежно и тихо она заговорила:

– ...Дурачок. Ах, дурачок... Тебе досталось... Ну ничего, мы это исправим. Ты только не бунтуй, будь со мной... мне больше ничего и не надо. Хочешь, придумаем еще какую-нибудь игру? Ты забудешь обо всем и снова спрячешься от меня в лабиринте. А я буду тебя искать и когда найду, подам знак, тот же самый...

А хочешь... мы устроим путешествие, и я буду создавать для тебя новые миры, какие только пожелаешь... А если тебе станет скучно, я придумаю тебе друзей. Хочешь, таких же, как и ты, инспекторов снов? Ты только не уходи от меня, останься. Все будет как надо, как мы захотим. И еще, не раздражай меня, а то я в запале уничтожу тебя и больше не смогу вновь создать. Ты неповторим, как и любой шедевр.

Она прижалась ко мне сильнее.

– А вообще, если хочешь, я могу рискнуть и тебя переделать. Хочешь, дам тебе другое имя? Хочешь, назову тебя Аристархом? Или Мироном? Эриком?

– Врешь ты все, – глухо сказал я. – Скажи, что врешь.

– Господи, ну какие еще тебе нужны доказательства? – вздохнула она. – Любые. Сейчас. Если хочешь.

Она сладко зевнула и закрыла глаза.

А я сидел и все пытался что-то сообразить, ухватить какую-то крутившуюся в голове мысль.

Из черной стены выглянул зомби и, подмигнув, сейчас же спрятался обратно.

И вдруг я понял.

Ну конечно, я попался, попался, словно желторотый птенец.

Потому что змора врала. Потому что она могла придумать меня, она могла придумать статичный мир, но только не мир снов. Он слишком многообразен, слишком сложен. Для того чтобы его выдумать, не хватит и ста лет. Она просто не могла – и все.

Змора снова зевнула.

Может, она все же сказала правду?

Это нужно было проверить, обязательно проверить. Только как? Как? Я знал – как. Правда, после проверки обратного пути уже не будет. Ну и пусть. Зато я узнаю...

Змора открыла глаза и спросила:

– Ты чего?

– Да ничего, – ответил я.

– Нет, все же.

Она вдруг выпрямилась. В глазах ее мелькнул страх.

– Ты такой напряжен...

И тогда я ее ударил.

Я сделал это потому, что она испугалась, потому что понял – другого такого случая больше не будет. А я должен был узнать. Иначе сошел бы с ума.

Я нанес ей точный, сильный и безжалостный удар в лоб. Именно так, как когда-то учил меня Гунлауг.

Послышался хруст, это у зморы сломались шейные позвонки. Она удивленно охнула, голова ее запрокинулась, на лице застыло странное удивленное выражение. Я знал, что оно останется навсегда, потому что змора умерла почти мгновенно. Так и должно было быть.

Время словно остановилось.

Медленно, почти незаметно, тело зморы стало заваливаться набок. Вот оно коснулось земли, но вдруг заскользило по асфальту, будто по льду, к черной стене. Словно силы притяжения на него не действовали, словно бы стена была притягивавшим его магнитом.

Вот оно коснулось стены и стало в ней исчезать, причем не всасываться, а именно исчезать, как будто стена была глубокой бездонной пропастью и тело зморы, постепенно уменьшаясь, падало в нее.

Наконец оно исчезло. Несколько секунд черная стена колыхалась, потом успокоилась, застыла.

Тогда я встал. На душе было пусто и тоскливо. Словно я сделал какую-то гадость. Но почему? Я поступил правильно. Так, как и должен был поступить. Потому что змора лгала. Она обманывала меня, чтобы сделать своим слугой, своим рабом. Еще бы, любой зморе приятно иметь своим слугой инспектора снов. Любой обычной зморе.

Все это было верно, и иначе поступить было просто нельзя. Но только откуда во мне взялись эти тяжесть и пустота? Будто я что-то потерял, о чем-то сожалел. О чем? И какой смысл это делать?

Я отвернулся от черной стены и увидел, что мир зморы изменяется. Вернее, он исчезал.

Поначалу медленно, а потом все быстрее и быстрее рушились стены домов, складывалась, как гармошка, и истаивала черная стена. Горизонт разворачивался, словно свиток пергамента.

Вот он развернулся окончательно, и тогда передо мной появился мир снов. Поначалу виднелись лишь яркие, всех мыслимых тонов и расцветок пятна, потом они слились в похожее на палитру художника марево. Я еще не мог разглядеть деталей, поскольку там, на границе мира зморы и мира снов, висела странная тусклая дымка, но вот она исчезла, и тогда я увидел его четко и ясно. Он предстал мне во всем своем чудовищном многообразии, во всей своей дикой, необузданной, хаотической красоте.

Мир снов.

Больше всего он походил на разноцветные, занимающие весь горизонт гигантские пчелиные соты, каждая ячейка которых была сном.

Он начинался там, где кончался мир зморы. Стало быть, до него было километра два, не больше. Рукой подать.

А что же мир зморы?

Я оглянулся.

Черной стены не было. На том месте, где она стояла, осталась лишь ровная, вымазанная чем-то серым полоса. За ней начиналась пустота безвременья.

Интересно, куда делась черная стена?

Я посмотрел на город. От него осталась лишь покрытая асфальтом площадка, усеянная черными прямоугольниками там, где стояли дома. Пустырь лабиринта почти не изменился. Только шары входов в сны, казалось, мерцали гораздо ярче, чем раньше.

Я снова взглянул на мир снов и неожиданно ощутил, как по щекам у меня покатились слезы.

Это меня удивило, потому что особой радости или печали я сейчас не чувствовал, как-то странно заледенев, может быть, потому, что еще до конца не верил в случившееся. Слишком уж быстро все произошло.

Я вытер слезы рукавом куртки, сунул руку в карман и вытащил сигарету, но прикурить не успел.

Рядом со мной кто-то стоял.

Я повернул голову.

Конечно, это оказался зомби.

– Итак, ты это сделал, – сказал он. – Значит, ты это сделал. Поздравляю, ты поступил правильно. Хотя, кто знает, может быть, тебе стоило и согласиться. Все-таки работать на нее было неплохо... Как самочувствие? Согласись, не очень хорошее? Еще бы, хладнокровно убить женщину... Знаешь, наверное, она тебя любила.