Однажды ко мне подошел Джабир (тот самый, кто в летние месяцы пригонял скот и привозил рис в Шушу на продажу) и протянул письмо — грязное, замусоленное, словно оно долго где-то валялось:
— Получай, братец твой прислал!
Я хотел спросить, отчего письмо в таком виде, но промолчал, спрятав в карман.
Джабир ждал, что я скажу, а потом, улыбнувшись заискивающе, промолвил:
— Слушай, Будаг! Давай не будем ссориться! Каждый по-своему солнце видит, не будем вспоминать прошлое!
— Я с тобой не ссорюсь, — буркнул я, но про себя решил, что письмо от Керима читать при Джабире не стану.
— Сегодня пятница, уроков нет, пойдем на базар, что на Кубинской площади! — предложил Джабир, явно желая со мной помириться.
Я еще никогда не был на Кубинке, но много о ней слышал (говорили, там можно купить все — от иголки до верблюда (насчет верблюда, конечно, шутили), к тому же не хотел отказывать Джабиру, если он сам шел на примирение, и я молча кивнул.
Уже наступили холода, но на Кубинке было жарко: народ двигался так тесно, что приходилось продираться, чтобы хоть что-то увидеть.
Основная торговля должна была вестись Центральным кооперативом, но увы!.. Он не мог конкурировать со спекулянтами. Молодой парень, торговавший в ларьке кооператива, выглядел не на своем месте: куда ему тягаться со старыми, опытными перекупщиками, злыми и хитрыми как волки!
Меня снова поразил Джабир: он выискивал на базаре конскую упряжь и уздечки, тюль и марлю, иголки и булавки, молотки и клещи, мучные мешки и пряности — имбирь, шафран, корицу. Интересовала его и ношеная мужская одежда.
— В такой холод притащились сюда, а ты покупаешь черт знает что! — сказал я в сердцах.
— Это ты ничего не понимаешь! Когда ты садишься на коня с такой упряжью, то и выглядишь джигитом, и твой конь кажется красивее! А за аршин тюля можно с легкостью получить живую курицу. На иголки, нитки, булавки и марлю выменяешь все, что надо на зиму. Понимаешь, недотепа, что за один мешок для муки я спрошу два фунта вымытой шерсти. За ношеный пиджак можно в деревне получить двадцать рублей, а здесь за него просят копейки! А деньги, вырученные за брюки, помогут мне огородить двор в селе. Уж про молоток и клещи тебе, надеюсь, объяснять не надо! Не только с лихвой окуплю все расходы, но и заведу себе добрых знакомых!..
Я с сожалением смотрел на Джабира. «Да, — думал я. — Он не изменился. Год проучился в шушинской партийной школе, год учится здесь, а все у него на уме: как бы подешевле купить — подороже продать. Нет чтобы заняться, чем-то дельным, подумать о благе других!»
Джабир, казалось, не видел моих укоризненных взглядов, он упрямо лез ко мне в друзья. «С чего бы это?» — думал я. Но скоро понял причину его настырности: он занят своими махинациями, времени на учебу у него совсем нет. Хоть я и позже начал заниматься, но успел догнать своих товарищей и успешно справляюсь с заданиями, которые давались на уроках для всех; приближались зачеты, и Джабиру нужна помощь в подготовке к ним! Вот для чего он и решил восстановить со мной дружбу! Преуспеть в учебе за чужой счет — на это он мастак!..
Но я это понял не сразу, а через некоторое время, а тогда на Кубинке я решил с ним поговорить:
— Джабир, если дело пойдет так дальше, ты плохо кончишь!
— Да брось ты, ну что плохого в том, что я покупаю кое-что для своих земляков? Они будут только благодарны мне. Клянусь аллахом, земляки просили меня купить для них несколько уздечек и мешков. В селе невозможно достать, ты это сам не хуже меня знаешь!
— Ты десять минут назад говорил совсем другое!
— Какая тебе разница?! Что ты, больше всех хочешь знать? Я не ворую, а покупаю на свои деньги! Меня дома ждет невеста. Должен я как следует свадьбу сыграть или нет?! Всю свою жизнь моя мать жила в нищете. Могу я теперь, когда революция победила и пришла Советская власть, подумать о том, чтобы моей семье жилось лучше?
— Ты получаешь за учебу стипендию, кормежку, одежду, папиросы, мыло. Разве этого тебе мало?
— Ты спрашиваешь, мало или нет? А чего сам меняешь папиросы на одежду или носки?
Я не знал, что ему сказать. Когда мы вернулись в школу и Джабир укладывал купленные вещи в мешок, я увидел, что в мешке уже сложены ранее приобретенные уздечки и мешки для муки.
— Ты изучал политэкономию вместе со всеми и должен знать, — не сдержался я, — что спекуляция является замаскированным воровством!
Тут уж он разозлился:
— Не удивляйся, но мне тебя жаль, Будаг! Тебе будет трудно жить. Когда-нибудь тебе здорово попадет за те слова, которыми ты разбрасываешься! За твою глупую принципиальность, помяни мои слова, кое-кто свернет тебе шею!
Я молча вышел в коридор и достал из кармана письмо Керима, которое так и не удосужился прочесть, ругаясь с Джабиром.
«Дорогой брат! Прости меня за долгое молчание. Я был занят в последнее время. Не хотел тебя расстраивать и писать о тех бедах, которые свалились на мою голову. Дело в том, что управляющий делами Шушинского горкома пытался оклеветать нас с тобой, свалив на меня и тебя вину за исчезновение школьной отары и животных, да еще обвинил в спекуляции дарами школьного огорода и сада. Подумай только, на что способен этот подлый человек! Как хорошо, что мы с тобой сохранили все расписки. Первое время меня многократно вызывали в разные организации. Но потом разобрались с расписками и отпустили. Меня столько раз заставляли приезжать в Агдам, что я отстал в учебе, и здесь нет человека, который, подобно тебе, помог бы мне.
А этот аферист, который присвоил себе школьных баранов, ослов и все остальное, работает преспокойно в Агдамском партийном комитете.
Да будет моя жизнь тебе принесена в жертву, дорогой брат!
Когда в газете я встречаю твое имя, сердце мое становится как скала! Я с гордостью показываю всем твои статьи. Меня спрашивают: «Кто он тебе?» И я отвечаю: «Это мой брат!» Все мне завидуют. Твое имя все время у меня на языке, мысли о тебе не выходят у меня из головы. Береги себя, брат! В городе один не ходи, будь осмотрительным. Не делись с каждым встречным своими тайнами. Сердце твое чисто, ты всем веришь, поэтому будь осторожен. Мы живем в прекрасное время, это так. Но дурных людей еще предостаточно, примером может служить наш общий знакомый из Агдама.
Говорят, что в Баку есть люди, которых называют жуликами, и что они ловко лезут в карманы, влезают в чемоданы и опустошают их. Будь внимательным и еще раз береги себя!
Будем здоровы — летом встретимся в наших горах.
Целую тебя.
Твой брат Керим».
Я задумался. Доберусь я когда-нибудь до этого финансиста!.. А тут еще и Джабир!.. И этот называет себя членом партии!.. Но достойны ли они носить это светлое звание? И как раскусить, кто есть кто, отличить их от других, честных и преданных нашей идее, нашему делу?
«Жаль, — подумал я, — что в партию сумели протиснуться нечистоплотные. Интересно узнать, надолго ли они останутся в ее рядах? Наверное, нет. Как щепки и мусор морские волны выносят на берег, так и могучие силы партии отметут эту нечисть от себя!»
Джабир пользовался тем, что я не мог отказать ему в помощи в подготовке к зачетам и экзаменам. Он часто приходил ко мне и просил объяснить то, что он или пропустил, или не понял.
Как-то он проговорился, что завидует мне и в том, что мои статьи публикуют газеты.
— Здорово везет некоторым! И не скажешь, что вчера был батраком! Посмотри, какую большую статью написал!
Я, конечно, не оставил его слова без ответа:
— Ведь ты член партии с двадцатого года. Как же ты не знаешь, что Советская власть — это власть батраков? Моя власть — меня и печатают!
ТРАУР
Ежедневно мы поднимались в семь утра, а в восемь уже заканчивали завтракать и шли на занятия.
Однажды в январе, когда в классах уже начались уроки, дежурный по школе обошел все учебные помещения и сообщил, что всем надо немедленно собраться в клубе.
