— Я от своего не отступлю…

— Правильно! Революция — значит борьба! Борь-ба! А не растерянность! Не паника! Борьба за справедливость и правду!

— Это мне ясно.

— А раз ясно, идем!

Через пять минут мы стояли перед домом Тахмаза Текджезаде. На наш стук выглянул он сам.

— Пришли после бани выпить чаю, не возражаешь?

— Ну что ты, Джабир! Только, кроме чая, увы, ничего!

— А мы надеялись на сытный ужин. Когда ты женишься, чтобы к тебе можно было прийти на обед?

— Вам тоже не мешало бы спастись от одиночества, отвыкать от жизни на даровых харчах! Пойдемте лучше к Нури. Его мать обязательно нас всех накормит и напоит чаем!

Когда мы подошли к дому Нури Джамильзаде, звезды уже высыпали на небе, дул прохладный ветерок.

Мать Нури, тетушка Абыхаят, встретила нас приветливо. Тотчас отправилась на кухню готовить нам еду. А Нури принес нарды и предложил Тахмазу сразиться с ним. Чтобы не мешать им, я снял с полки книгу Джалила Мамедкулизаде и принялся в который раз за рассказ «Почтовый ящик». Джабир пошел на кухню помогать хозяйке.

Время от времени в особенно смешных местах рассказа я начинал громко смеяться над злоключениями бекского слуги Новрузали с почтовым ящиком. Преданность его своему беку была поистине комичной!.. Тахмаз, заслышав мой хохот, поднимал голову от доски и с недовольством смотрел на меня — ему сегодня явно не везло, и он проигрывал Нури.

Тетушка Абыхаят накрыла на стол, принесла чихиртму, а Джабира попросила посмотреть, как там самовар. Ей было уже далеко за пятьдесят, но двигалась она с легкостью и живостью восемнадцатилетней девушки. Все спорилось под ее руками.

Когда уселись за стол и начали нахваливать чихиртму из цыпленка, которая таяла во рту, мать Нури с чувством произнесла:

— Дай аллах, дети, мне всех вас видеть женатыми!

— Тахмаз и Нури сначала должны одного из нас освободить от такого пожелания, — пошутил Джабир.

— И не говори, сынок, — посочувствовала тетушка Абыхаят, — эта негодница Кюбра долгое время крутилась вокруг моего Нури, и она, и ее мерзкий папаша. Когда увидели, что дело не выгорит, присмотрели себе политпросвет!

Начался спор: хорошо ли, что девушкам дали свободу? И как быть, чтобы в будущем они пользовались ею осмотрительно, не забывая о своей чести и стыдливости?

— Меня просто пугает поведение современных девушек, — вскричал Джабир. — Девичья честь, невинность — об этом теперь не принято говорить. В моду входят легкость в обращении с мужчинами, так называемая «свободная любовь» и незаконнорожденные дети!

— Ты сгущаешь краски, Джабир, — остудил его пыл Нури. — Свобода для женщины так же прекрасна, как и для мужчины. Только ею может пользоваться тот, кто обладает необходимой внутренней культурой. А ее не получишь вместе со свободой. Она воспитывается веками. За то время, которое существует Советская власть, лозунг освобождения женщины многие поняли превратно. Многие решили, что они вольны делать все, что им заблагорассудится. И комсомол, и партия должны вести работу с женщинами и девушками. Лучше всего, чтобы эти беседы вели сами женщины, у них бы это получалось лучше и убедительней!

— Ты прав, родной, — похвалила сына тетушка Абыхаят. — Если птицу, которую долго держали в клетке, выпустить на волю, она сразу устремится ввысь. Но в клетке у нее притупилось зрение, она привыкла видеть все на близком расстоянии, поэтому свободное небо вызовет у нее растерянность и страх. Ее или собьет сильный ветер, или она станет жертвой хищника. — Говорила тетушка долго. Видимо, уже не раз думала об этом. — В таком же положении оказываются многие девушки и женщины. Годами сидели взаперти в четырех стенах, выполняя лишь то, что им велели делать отцы, братья, мужья. Обретя свободу теперь, они еще не научились распоряжаться ею умно и правильно. Многие становятся жертвами своей доверчивости, а кое-кто теряет голову от возможности делать все, что захочется.

— Что же посоветуешь нам, тетушка Абыхаят, — спросил Тахмаз. — Ведь каждая девушка ищет счастья и прибегает порой к средствам, мягко говоря, недозволенным.

— Есть только один путь, — сказал твердо Джабир. — Надо издавать законы, запрещающие людям вступать в незаконную связь! Надо наказывать девушек, которые запятнали свою честь, и мужчин, имеющих незаконных жен и обманывающих девушек! Я бы публично наказывал провинившихся, чтобы и другим неповадно было!

— Ты перегибаешь палку, — вставил Нури. — Партия учит, что людей надо перевоспитывать. Главное — это воспитание молодежи на лучших примерах.

— Как хотите, так и думайте! — горячился Джабир. — А я сторонник серьезных мер! Может быть, стоит даже ввести публичное телесное наказание!

— Если согласиться с тобой, — вставил Тахмаз, — то надо отменить закон о равноправии женщин и мужчин и вернуться к чадре и законам шариата.

— Вот до чего довела всех проклятая Кюбра! — заохала тетушка Абыхаят. — Будь она неладна, бесстыжая! Хороших парней заставляет придумывать женщинам кары одна страшней другой! Законами, дети мои, мир не переделаешь. Время само научит женщин дорожить данной им свободой, не роняя при этом своей чести и достоинства.

— Как только мы переселимся в новый дом, я приведу тебе невестку, мама… — успокоил ее Нури. — Такую, о которой ты мечтаешь!..

— Тетушка Абыхаят, пошлите меня сватом в дом невесты! — попросил Тахмаз.

— Поручи дело лентяю, — пошутила Абыхаят, — он тебя же учить станет! Если ты такой хороший сват, отчего себе никого не приглядишь?

— Кто сочиняет законы для других, часто себя забывает!

— Была бы мука, а лаваш будет! — ответила Абыхаят.

Комиссия, назначенная для рассмотрения моего дела, заседала трижды. Были вызваны Кюбра, с которой говорили в мое отсутствие, и ее отец. Потом пригласили меня и потребовали написать объяснительную записку с точным указанием дат моих командировок, мест, куда я уезжал, и с кем виделся и разговаривал. Это объяснение отняло у меня около часа.

Комиссия с пристрастием расспрашивала меня о моих знакомствах, о том, как я обычно провожу свободное время. Я отвечал спокойно, с достоинством, потому что не считал себя виновным. Пусть мои обвинители изощряются в доказательствах, а я оправдываться не собираюсь.

На третье заседание пригласили Кюбру, которая пришла с отцом и братом, а также меня. Но в комнату, где заседала комиссия, впустили только нас с нею. Я старался не смотреть на Кюбру, — какое мне дело до ее клеветы? Знать ничего не знаю!

— На прошлом заседании комиссии вы утверждали, что отцом вашего ребенка является Будаг Деде-киши оглы. Расскажите комиссии, когда и как это произошло, — обратилась к ней заведующая женотделом. На мое несчастье, на эту должность совсем недавно назначили вместо жены Рахмана Аскерли жену Мусы Зюльджанахова. Я очень опасался ее предвзятого мнения, но делать было нечего, комиссия уже работала.

Кюбра стыдливо опустила голову и тихим голосом чуть слышно произнесла:

— Когда я в первый раз увидела Будага, он мне приглянулся, и я, как он сам сказал мне, понравилась ему. Мы несколько раз говорили с ним на улице, а потом он пришел к нам в дом… Отец и мать ждали, что он пришлет сватов. Но он что-то тянул со сватовством… А однажды, когда я спала в нашем саду, он оказался рядом со мной. Как и когда он пробрался в наш сад, я не знаю… Но только с той поры я поняла, что жду ребенка… С того злополучного дня он стал избегать меня, можно сказать — совсем исчез и больше не появлялся.

— Припомните, Кюбра, когда это было?

Кюбра начала подсчитывать:

— Получается, что чуть больше года назад, так как малышу сейчас три с половиной месяца.

— Вы сами говорите, что описываемые вами события произошли чуть больше года назад. Верно?

— Чего мне лгать и зря пятнать человека? Я говорю правду.

Нури, сидевший до той минуты спокойно, покачал укоризненно головой: