«Как только представится возможность, — думал я, — пойду к ним на могилы. Правильно ли я делаю, что еду с незнакомым человеком? Может, надо было сразу податься в Чайлар? Или в Учгардаш, где недалеко устроились Абдул и Яхши с детьми? Но я сбежал оттуда… Сбежать, а потом вернуться — тоже не дело… И к кому обратиться на первых порах? И потом — как одолеть этот длинный, тяжкий путь? Всего вернее: заработать денег, а потом и решать — куда идти».

Закрыв глаза, я покачивался на крупе коня, и мне казалось, что все случившееся со мной в последние месяцы и дни — дурной сон, и что стоит только открыть глаза, как окажусь на дороге, ведущей из Вюгарлы в Горис, и что везет меня на крупе своего коня Чавуш Бабаш прямо в караван-сарай Мешади Даргяха, который должен отдать мне деньги, присланные отцом из Баку.

Вдруг лошади замедлили бег. Я открыл глаза. Мы поднимались на довольно высокий, ровно уходящий вверх насыпной холм. Один из наших спутников обратился к человеку, сидевшему впереди меня:

— Черный Рафи! Не знаешь, когда построят железную дорогу?

Только что взошла луна, и я увидел, что по обеим сторонам насыпи высятся сложенные штабелями тяжелые, толстые брусья одинаковой длины, густо смазанные черной маслянистой жидкостью. За насыпью блестел и извивался змеей Аракс. Вдалеке, словно зубы гигантского дракона, вздымались синие горы.

Мы проехали еще немного и остановились. Две большие серые собаки закружились вокруг коня, виляя хвостами и повизгивая от радости. Рафи прикрикнул на них, и мы спешились. В наступившей тишине я услышал дальний вой шакалов.

Из кибитки вышла высокая женщина с тонкой талией. Следом появились два мальчика.

— Кого ты привез, Рафи? — спросила женщина, увидев меня.

— Привез парня, который будет тебе помощником, Айна.

Один из мальчиков, очень похожий на мать, смерил меня взглядом и, улыбаясь, сказал:

— У нас будет работник? А как его зовут?

Рафи подтолкнул меня вперед:

— Говори, как тебя зовут!

Я ответил. Женщина недовольно посмотрела на меня, сняла с коня хурджин. Старший мальчик держал коня под уздцы. Рафи снял седло, прикрыл коня попоной и отвел в конюшню.

— Парень рослый, но очень ослаб, голодать ему пришлось.

Вошли в кибитку. В центре пылал очаг. На треножнике что-то варилось в казане.

Хозяйка протянула мне ковш с водой:

— Полей хозяину, пусть умоется.

Пока я сливал хозяину на руки, серые псы кружили вокруг меня, скаля клыки, и повизгивали.

— Не бойся, — сказал мне младший мальчик. — Своих они не трогают. Уже через два-три дня они будут тебя знать. — Он улыбнулся. — А меня зовут Саттар.

Старшего сына Рафи и Айны звали Масум, а младшего — Саттар. Оба мальчика, как и сам Рафи, были настроены ко мне дружески, чего нельзя сказать о самой хозяйке. С первой минуты невзлюбила меня она.

В казане, стоявшем на треножнике, варился молочный плов. Когда он был готов, Айна достала две миски и наполнила их иловом; из одной миски она ела вместе с мужем, из другой — оба мальчика. Медную кружку ополоснула водой и, наполнив ее до половины, протянула мне. Заварила чай, но налила только четыре стакана — для своих. Меня как будто не было.

После еды начали укладываться спать. Айна вспомнила обо мне, когда сыновья и муж забрались под одеяла. Она показала мне на старую попону и вьючное седло:

— Сегодня поспишь у очага, а завтра я покажу тебе твое место.

Положив седло под голову и закутавшись попоной, я лег на земляной пол.

Лампу погасили. Угли в очаге присыпали золой. В кибитке стало совсем темно.

Через какое-то время послышалось мерное дыхание мальчиков, захрапел Рафи и посапывала хозяйка. Только мне не спалось на новом месте. Из сосновых лесов на берегу Аракса слышался вой лисиц и шакалов. Злобно лаяли в ответ собаки в кочевье, заставляя меня содрогаться.

Я проснулся оттого, что дверь в кибитку была приоткрыта и с пола тянуло холодом. Услышал приглушенные голоса.

— Это как раз то, что ты хотела, — говорил Рафи. — У него никого нет, и он согласен работать за кусок хлеба.

— Мне он что-то не нравится… Ты видел, как он смотрел на меня, когда я его кормила. Такие, как только набьют брюхо, самого аллаха не признают!

— Не до того ему теперь. И потом, — Рафи рассмеялся, — пока у тебя набьешь брюхо, много времени пройдет…

— Если работник будет сыт да еще и прилично одет, обязательно у хозяина дочь украдет! Таково их нутро.

— Пока у нас дочери нет, некого и красть. Ты только первые дни не нагружай его тяжелой работой, пусть немного окрепнет. А там делай как знаешь.

— Щенка дрессируют палкой, а работника — едой. Так что в мои дела не вмешивайся, — ворчливо и недовольно отрезала Айна. И разговор оборвался.

В кибитке было холодно. Попона не спасала от ветра, который врывался в приоткрытую дверь. Ледяные щупальца проникали сквозь рваную одежду, я весь сжался. Сон не приходил, и я с нетерпением ждал утра, когда мне наконец дадут стакан горячего чая, чтобы я мог хоть немного отогреться.

Утром. Рафи спросил меня:

— Ну что, парень, как спалось? Не замерз?

— Да пошлет вам аллах долгую жизнь, — ответил я, — разве человек может замерзнуть под попоной? — И отнес к стене седло и попону.

Рафи посмотрел на жену, а хозяйка смерила меня хмурым взглядом. Я задумался. Мне было ясно, в какой дом я попал и какая жизнь мне предстоит. И тут добром помянул и Алимардан-бека, и Вели-бека.

С первого дня Айна не давала мне ни минуты передыху. С Аракса в кувшинах, которые я устанавливал в гнезда хурджина, навьюченного на осла, привозил воду: идти к реке приходилось раза два, а то и три в день. На арбе ездил за сухой лакрицей и ивовыми прутьями. В зарослях нарезал сухого камыша и тащил несколько вязанок на плечах. Я понимал, что хозяйке вовсе не нужно такое количество топлива, но она решила поучить меня уму-разуму. В довершение всего — в течение дня меня ни разу не позвали поесть. Только поздним вечером Айна протянула мне тарелку, на которой лежала горсть сухого сыра и черствая просяная лепешка. Я был готов ко всему, но ее жадность меня поразила.

Хозяйка показала мне постоянное место для ночлега — я должен был спать теперь в хлеву, рядом с коровой. И все же мне повезло: в хлеву тепло, стены плотно заделаны, законопачены, снаружи не доносилось ни ветерка, ни звука.

Отныне я не слышал хозяйских разговоров, воя шакалов и лисиц, а, голодный и усталый, спал непробудным сном под мерное дыхание коров и телят.

Перед сном я думал об отце и матери. «Хорошо, что они не знают, как живет их сын в работниках!.. И спит в хлеву!.. Жестокие люди, — говорил я в душе хозяйке. — Вы думаете, всегда будет по-вашему? Ни тебе закона, ни тебе ответа? Все так же будут тянуться мои черные дни? Вся наша земля, все дороги полны такими, как я. Не может не найтись человек, который бы не протянул руку помощи задавленным, не позаботился бы о нас».

Ахмедалылар не было похоже ни на одно другое кочевье, где мне приходилось бывать раньше. Здесь жили богатые, прижимистые люди.

Времена были тяжелые, тревожные. Набеги разбойников с той стороны Аракса ввергали соседние кочевья в горе и страх, а жители Ахмедалылара умели постоять за себя. В соседних кочевьях грабители угоняли и уносили все, что только могли взять. А с тех пор как местный парень по имени Сулейман с группой других восстал против царя Николая, то ли из-за боязни перед местными молодцами, то ли еще почему, но набегов на Ахмедалылар больше не было, грабители обходили его стороной. В каждой кибитке было по две-три винтовки, многие бесстрашные парни без промаха попадали в цель на скаку.

Каждая семья владела большим количеством скота: отарами овец, стадами коров и буйволиц, табунами лошадей.

С началом весны огромные стада начинали свой путь в поисках пастбищ, добирались до высокогорных эйлагов. Но и на дорогах ни один любитель поживиться за чужой счет не подходил близко к караванам ахмедалыларцев. К тому же кочевники не понимали и не любили шуток, поэтому и поговорить просто с ними никто не отваживался.