Я встал задолго до рассвета, поднялся наверх и начал убирать кухню: выгреб золу из плиты, принес воды, дрова, разжег огонь, вскипятил воду и перемыл всю посуду. Когда Имран появился на кухне, он явно огорчился, но не показал виду, а, хлопнув меня по плечу в знак приветствия, произнес:

— Раз появился Будаг, здесь всегда будет чистота! Сколько раз я говорил беку, что в доме, где служат Мирза Алыш и Будаг, никакая зараза не появится, оба они такие чистюли!

Слушая Имрана, я думал: «Когда же кончится для меня жизнь в услужении?» Слова повара жалили словно осы.

В карабахских селах уже отпраздновали первую годовщину победы Советской власти, но быт беков существенно не изменился. Правда, большую часть земель и скота у них отобрали, но оставалось у них еще предостаточно всего, чтобы вести безбедную жизнь.

Как и раньше, в доме у Вели-бека работали двенадцать человек. По-прежнему раз в неделю в доме устраивались для гостей приемы.

На пятый день после моего возвращения в Учгардаш сюда прикатил на фаэтоне Гани-бек, живший теперь в доме своего тестя. Перед обедом они с Вели-беком играли в нарды. Двери в гостиную открыты настежь, и все, о чем говорится в комнате, хорошо слышно.

— Вот видишь, Вели-бек, теперь уж ты не возразишь, согласишься со мной! Я и раньше говорил, что Советская власть рано или поздно исправит ошибки, допущенные в отношении бекского сословия. Ты качал головой и не верил мне. Надо уметь быть дальновидным!

Вели-бек отвечает Гани-беку:

— Я и сейчас это говорю: надо быть дальновидным. Ты что думаешь, Ленин вводит этот твой нэп для того, чтобы ты мог и дальше жить, ни о чем не заботясь? Ошибаешься! И запомни: эта власть не бекская, а батраков!

— Вели-бек, — расхохотался Гани-бек, — ни ты меня не понимаешь, ни я тебя понять не могу! Ленин увидел, что никак не остановить голод и дороговизну, и поэтому фабрики, заводы и промыслы возвращают бывшим владельцам, чтобы они дали людям работу!

— Гани-бек, не будь наивным, — в свою очередь стал Вели-бек учить Гани-бека. — Все не так просто, как ты думаешь! Открыв дорогу нэпу, Ленин преследует две цели. Он, во-первых, восстановит и пустит в ход фабрики и заводы, а во-вторых, узнает, что осталось в карманах хозяев!

— А мне кажется, что ты не прав. Просто Советская власть отступила от своих первоначальных планов.

— Только время покажет, кто из нас прав, Гани-бек. А пока обращайся с людьми поласковей. Никого не обижай, не восстанавливай против себя, пусть будут довольны тобой.

Гани-бек долго молчал, слышно было лишь, как катятся по доске игральные кости и стучат фишки. Когда он снова заговорил, в голосе его слышалось смятение:

— В таком случае, чем же все кончится, Вели-бек?

— Дела наши плохи, Гани-бек, если я не ошибаюсь… — И некоторое время из комнаты не доносилось ни звука, лишь шуршали страницы перелистываемых газет.

Имран зашел в гостиную и забрал со стола нарды. Потом постелил скатерть.

Молча и чинно господа поели, а как только я убрал со стола, Гани-бек заговорил снова:

— Вели-бек, честно скажи, а ты абсолютно уверен, что Советская власть удержится?

— Видишь ли, Гани-бек… Для меня не было бы большей радости узнать, что я ошибаюсь. Но мы должны смотреть на вещи реально. Советская власть существует уже год и день ото дня крепнет. Нет никаких оснований считать, что она не удержится. В прошлом году османский генерал Нури-паша захватил Шушу. Где он сейчас? Осенью дашнаки подняли голову в Зангезуре. Где их войска и где они сами? Вот уже полгода как Советская власть победила в Армении, и целых два месяца как грузинские вожди переменили свой тифлисский адрес на парижский!

— И когда все это кончится?

— Все очень грустно, Гани-бек. И от нас, к сожалению, ничего не зависит. Надо только обуздывать свой характер и язык!

Гани-бек вышел на балкон и долго расхаживал по нему. Он был задумчив и опечален.

— Короче говоря, — вернулся он в гостиную, — надо надеть на голову женские платки… Мужчин уже нет в этой стране!

Вели-бек рассмеялся:

— Ты забыл, что большевики все время говорят о равноправии женщин и мужчин.

— Ты прав, Вели-бек, ох как прав! Те, у кого головы покрыты платками, отталкивают тех, у кого папаха на голове. Странное время! Счастлив тот, кто вовремя умер и не увидел этого позора.

— Не могу и не хочу тебя успокаивать, Гани-бек. Большевики только стали устраиваться, а когда укрепятся, возьмутся за нас. По их программе и земля, и вода, и леса, и фабрики, и заводы, и промыслы — все должно принадлежать народу, который трудится. Перепел — господин в поле, пока не уберут просо!

— Что ж, остается надеяться на милосердие аллаха и его всемогущество. — Гани-бек повернулся к жене: — Вставай… пойдем, уравненная со мной в правах и возможностях! Пойдем и подумаем, как жить дальше.

Был уже вечер, когда фаэтон Гани-бека выезжал за ворота.

Вершины гор заволокли тучи, далеко грохотал гром, и сверкнула яркой вспышкой молния. Вихрился сильный ветер. «Будет ливень», — подумал я.

От Абдула я уже знал, что сразу после установления Советской власти в Карабахе Бахшали стал председателем комитета бедноты, и все его теперь называли «комбед Бахшали». Комитет обосновался в двух реквизированных комнатах дома Надир-бека. Их называли «домом Бахшали», а то и просто «комбедом».

Я хорошо помнил Бахшали и поэтому обрадовался, узнав, что он в Учгардаше. Наверно, он поможет мне, если скажу, что хочу учиться. Но я был занят целыми днями в бекском доме и никак не мог выбрать время, чтобы пойти и поговорить с Бахшали.

Но он сам появился на бекском дворе. Правда, пришел не ко мне, а к беку.

Он пересек двор своей быстрой и легкой походкой и поднялся на второй этаж. Увидев Бахшали, Мирза Алыш насупился и что-то недовольно пробурчал.

«А как же, — подумал я, — и будешь кусать локти!» Ведь еще совсем недавно Мирза Алыш был над Бахшали, а тот отчитывался перед ним — доверенным лицом бека, как визирь у шаха (позже я узнал, что Мирза Алыш вместе с Джалалом интригуют против Бахшали, пытаясь рассорить Вели-бека с Бахшали).

Мирза Алыш до сих пор не был женат, так как всегда был занят делами бекской семьи. И он, и Джалал громогласно заявляли, что готовы стать «щитом», если возникнет угроза для Вели-бека со стороны Советской власти, и отдадут жизнь для спасения бекского рода. Все эти дни они о чем-то шушукались.

Увидев председателя комитета бедноты, Имран тотчас сказал мне:

— Поставь самовар да завари чай покрепче! Сейчас бек позовет!

Это мне не понравилось. «Неужели Бахшали ладит с Вели-беком, — подумал я. — Но почему? Или он остерегается своего бывшего хозяина?»

Поставив на поднос два стакана, блюдца, сахарницу и вазочку с вареньем, я вошел в комнату.

Имран знал привычки Вели-бека. После обеда тот или прогуливался по двору, или верхом скакал к мельницам, или же, приказав запрячь фаэтон, отправлялся к кому-нибудь в гости. Если же никуда не хотелось двигаться с места, то пил чай, просматривая журналы и газеты или читая книгу.

Вели-бек, как мне рассказал Мирза Алыш, учился в Петербурге и окончил два факультета: был и филологом и юристом. Он выписывал из России и читал много газет и журналов на русском языке.

Когда я внес в комнату к беку поднос, у него сидел Бахшали. Он сразу узнал меня.

— Я рад, что ты здесь, Будаг. — Он приветливо улыбнулся мне. — Как-нибудь зайди ко мне, поговорим.

Он повернулся к беку, а я тянул время: очень мне хотелось узнать, о чем будут говорить Бахшали и Вели-бек…

— Я много лет работал у тебя, бек, — продолжил прерванный разговор Бахшали. — А сейчас служу власти бедняков, и для тебя не является тайной, что я большевик. Сам знаешь, не может быть дружбы между беком и большевиком. Но я помню твой хлеб и, ты это знаешь, не раз уже выручал тебя. Поэтому я предупреждаю тебя: укороти языки своим псам!