Намик Худаверды был высоким, стройным человеком. Я спросил его о занятиях. И он с жаром стал рассказывать мне о своей работе, об уроках литературы, которые он вел, об изучении творчества Маяковского и Пушкина, турецких поэтов Тевфика Фикрета и Назыма Хикмета.
Я дал ему выговориться, а потом словно невзначай спросил:
— Скажите, товарищ Худаверды, что за лозунги были вывешены в аудитории во время ваших занятий?
— Я сторонник классического стиля, — начал он пояснять, — в русской поэзии выше всего ценю Пушкина и стремлюсь выработать и у своих студентов правильное отношение к творчеству великого поэта. И вот двое моих студентов — они отличники учебы, — полемизируя со своими крикливыми однокурсниками, написали и повесили в аудитории три лозунга: «Да здравствует высокое искусство!», «Хорошие идеи требуют ясных форм!», «Нет места поэзии громких фраз!» — И умолк, ожидая, что я скажу. Мое молчание он истолковал как неодобрение. — Я не вижу в этих лозунгах чего-нибудь вредного, — твердо заявил он. — А как полагаете вы?
— Надо признаться, — ответил я, — что эти лозунги далеки от важнейших запросов нашего времени, хотя ничего в них запретного нет. Однако как вы объясняете, что на мое имя пришла вот такая бумага? — и протянул ему конверт.
Намик Худаверды внимательно прочел письмо.
— Узнаю руку Мовсума Салахова.
— А кто он такой?
— Завхоз нашего техникума.
— Ну и что?
— Как что?! — изумился он. — Это же зять самого Кюрана Балаева!
«Намик напуган», — решил я.
— А этот Мовсум лично вам говорил, что порицает вашу систему преподавания?
— Никогда. Но он крупный мастер мутить воду.
— Тогда гоните его в шею.
— Вы, надеюсь, не хотите, чтобы мои дети осиротели?
— Никто не посмеет вас и пальцем тронуть! — заверил я его.
— Так и никто? А кто запугал Немен-муэллима?
— Кстати, я так и не узнал, что с ним?
— А его Кюран Балаев отстранил от работы и ведет следствие.
Как можно спокойнее я сказал ему, что это недоразумение и ему некого бояться.
Ободренный моими словами, директор педтехникума ушел. Не знаю, как протекал его разговор с завхозом, но через два дня ко мне позвонила жена директора и сказала, что ее мужа ночью увели к Балаеву и он еще не вернулся.
Я немедля кинулся к Аббасзаде. Гнев душил меня. Только за последнюю неделю подвергнуты преследованию два педагога, с которыми я был в дружеских отношениях. Я чувствую, что обязан нести за их судьбы ответственность.
Лицо Аббасзаде было непроницаемо. Он дал мне выговориться. Потом негромко подытожил:
— Это начало. Сейчас он взялся за вас: вы ему мешаете.
Я недовольно вздрогнул.
— Почему мне следует молчать, если я знаю об этом?
— Молчать или не молчать — не столь важно. Самое главное сейчас, признаются ли педагоги, что именно вы их подготовили вести националистическую пропаганду.
— Что вообще происходит? О каких националистических разговорах вы толкуете?! — Я ничего не понимал.
— Вы что же, действительно не знаете, что против вас Кюран Балаев собирает компрометирующие материалы?
— Впервые слышу!
— Ну так знайте!
Видя, что я ошарашен, Аббасзаде успокоил меня:
— Но вы не пугайтесь, я стою за вами!..
— Но как возможно такое?! Я вас не понимаю!
— Я тоже не понимаю и не могу простить себе, что в приказном порядке не заставил вас стать начальником Кюрана Балаева!
ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ
Все чаще ко мне приходили невеселые думы. На душе было тревожно и сумрачно. Я не мог найти объяснение тому, почему над честными людьми, которые добросовестно занимались воспитанием наших детей, нависла угроза ареста. Я чувствовал, что и Аббасзаде теряется в догадках о причинах, заставлявших Кюрана Балаева так злобствовать.
Однажды мне принесли записку от Керима.
«Браток! Хочу тебе сообщить, что Авез Шахмаров в прошлую ночь был в нашем селе. Он вооружен и скрывается. Напившись пьяным у своего родича, послал его ко мне, чтобы передать, что, если ему останется жить один час, все равно успеет убить меня. И обвиняет в том, что я разрушил его очаг, клянется оставить моих детей сиротами.
Хотел прийти к тебе сам — не удалось. Сегодня снова шесть человек из числа дружков Авеза не вышли на работу. Они каждый день выдумывают новые предлоги. Их наглости нет предела. Прошу тебя, поговори с Аббасзаде насчет оружия! Я не из трусливых, но Шахмаров и его дружки грозят мне расправой!
Твой брат Керим».
С письмом в руках я ворвался в кабинет к Аббасзаде. Не говоря ни слова, он тут же позвонил Балаеву и велел срочно явиться к нему.
— Предупреждал я твоего друга Нури Джамильзаде, чтобы поторопился арестовать в Гарадаглы проходимца счетовода, когда ты позвонил из Аскерана! Упустили мы его тогда из-под самого носа!
— Нури говорил, что Авеза спугнули нарочно люди Кюрана Балаева.
И тут в кабинет вошел Балаев.
— Что нового слышно о счетоводе Шахмарове? — спросил Аббасзаде, оставив без ответа его приветствие.
— Мне сообщили, что вчера его видели в Зардобе, но задержать не удалось.
— У вас ошибочные сведения, Балаев. Его видели сегодня ночью в колхозе «Инглаб», где он пьянствовал.
— Быть этого не может!
— По-вашему, не может быть, а по моим данным он там был.
— От кого исходят сведения?
Но Аббасзаде, не ответив, нахмурился и сердито задал новый вопрос:
— Выдали вы оружие председателю колхоза «Инглаб»? Я вам уже давно об этом говорил.
— К сожалению, еще нет.
— Почему?
— Я смогу это сделать дня через три, не раньше. Он у нас на очереди первый.
Я поднялся и закрыл дверь на крючок.
— Товарищ Аббасзаде, у меня есть кое-какие вопросы к Балаеву, хочу их задать при вас, а вы послушайте.
— Спрашивайте.
— Заместитель начальника районного отдела ГПУ утверждает, что я готовил учителей к националистической пропаганде. Есть ли у него доказательства, что это так?
— Есть!
— Пусть и товарищ Аббасзаде знает о них! Говорите же! — Вы помните, что рассказывали мне о Гасан-беке?
— Могу повторить!
— Вот-вот! Вы защищали и продолжаете упорно защищать человека, который был арестован как ярый националист и мусаватист!
— Какое это имеет отношение к учителям? Они о Гасан-беке не слышали, а я знал его, когда был мальчишкой, двенадцать лет назад!
Балаев не удостоил меня ответом. Мы переглянулись с Аббасзаде, и я снова накинулся на Балаева:
— Как это получается, что к вам обращается за оружием председатель колхоза, коммунист-двадцатипятитысячник для защиты от вооруженных до зубов бандитов, а вы отсылаете его ни с чем?! Ему угрожают убийством, известно, где прячутся бандиты, а вы палец о палец не ударите, чтобы обезвредить наш район.
— Наглая ложь!
Аббасзаде протянул Балаеву письмо Керима:
— Вот, прочитайте!
— У страха глаза велики! Кериму кажется, что Шахмаров вчера был в «Инглабе». Но повторяю, что именно вчера Шахмарова видели в Зардобе, сведения надежные.
Я не выдержал:
— Предупреждаю вас при секретаре райкома: если хоть волосок упадет с головы Керима, отвечать будете вы лично!
Даже не посмотрев в мою сторону, Балаев поднялся:
— Разрешите идти?
— Вы не ответили Деде-киши оглы.
— Хотел бы я знать, что от меня надо заведующему агитпропа?
— А разве не ясно?
— Не понимаю!
— Так уж трудно понять?
— Наше учреждение автономно!
— Да будет вам известно, что ваше так называемое автономное учреждение верный помощник партии!
— Вот именно! И никто не смеет подвергать нас какому бы то ни было допросу!
Хотя Аббасзаде понимал, что разговор с Балаевым ни к чему не привел, он резко сказал:
— Вы правы, но с вами говорит секретарь райкома! Вместо того чтобы отвечать по существу, вы спешите уйти, товарищ Балаев.
