Ежедневно-дежурные расчищали дорогу в центральную часть города. Несмотря на сильные морозы и недостаток топлива, занятия в школе шли своим чередом. Программа занятий была очень насыщенной, многим не хватало подготовки, поэтому мы занимались с утра и до вечера, боясь потерять хоть час драгоценного времени.

Особенные трудности у многих вызывала подготовка к урокам по теории марксизма. После этих занятий мы сами понимали, что наш кругозор расширяется день ото дня. Среди нас не было ленивых, каждый понимал необходимость того, чем мы занимаемся, каждый стремился узнать побольше.

Уже к концу февраля руководство уездного комитета партии и директор школы решили, что мы вполне готовы к чтению лекций среди населения. Меня направили в женский городской клуб, заранее оговорив, что я буду касаться вопросов женского равноправия, а также положения женщины в семье. Говоря честно, я не очень представлял себе, о чем конкретно буду вести речь. Но приближался Международный женский день, и выступление мое было не за горами.

Женский клуб помещался в одном из зданий, расположенных в центре города. Меня встретил полнеющий мужчина с холеным лицом, на котором читалось самодовольство. Он пригласил меня в переполненный зал. Множество женских лиц было открыто, но были и такие, кто прятал лицо под чадрой.

Директор клуба спросил, кто я такой и о чем буду говорить. У меня похолодело внутри, но делать было нечего — я шагнул к трибуне и посмотрел а зал. На меня глядело множество глаз. Как они смотрели! В них можно было увидеть и боль, и удивление, что вот, осмелились прийти сюда, и интерес к необычности происходящего, и приветливость, вообще свойственная женщине, если, конечно, она не такая, как Джевдана-ханум. Некоторые глаза сверкали из-под чадры, надвинутой по самые брови и прикрывающей рот и подбородок.

В первое мгновенье я совершенно позабыл, о чем хотел говорить раньше, и начал с истории нашей страны, называя имена известных и замечательных дочерей своего народа. Я хорошо помнил, как выступал Нариман Нариманов, и многое, взял из его, выступления. Я не боялся, что моим слушательницам будет неинтересно, — на том собрании в зале было от силы восемь-девять женщин. А сейчас на меня смотрели сотни глаз.

Я рассказал о храброй и гордой Хаджар, жене и сподвижнице легендарного Гачага Наби, о строительнице мечети Гехар-ага, о Хуршидбану Натаван, поэтессе и создательнице поэтического меджлиса в Шуше, где обсуждались произведения не только самой Натаван, но и других поэтов. Именно Хуршидбану Натаван, заботясь о благе жителей Шуши, провела в город водопровод, которым пользуются и поныне.

Женщины слушали меня с радостным изумлением, ловили каждое мое слово, внимали мне так, словно хотели все запомнить наизусть.

Внимание к моему выступлению вдохновило меня. Я уже мечтал о той минуте, когда, переубежденные моими словами, женщины скинут с головы чадру и откроют свои лица солнцу.

И тогда я перешел к вопросу о «варварском, унизительном пережитке» закрывать лица. Я с воодушевлением говорил о том, что веками попиралось человеческое достоинство женщины. Мне казалось, что мое первое публичное выступление проходит с успехом. Все новые и новые сравнения приходили мне в голову: «Как тучи заслоняют луну, как туман окутывает горы, так и чадра закрывает прекрасные женские лица…»

Свое выступление я закончил обращением, в котором повторил слова, сказанные несколько месяцев назад Нариманом Наримановым:

— Разве не настала пора собрать в один узел все те платки, которые закрывают человеческие лица, и сжечь их? Поймите, что чадра — самая настоящая тюрьма для женщины!

К моему удивлению, не многие из женщин аплодировали мне. Я сел к маленькому столику, стоявшему на сцене, а директор клуба с постным выражением на лице спросил слушательниц:

— У кого будут вопросы к выступавшему?

В задних рядах послышался старушечий голос:

— Что нового сообщил нам выступавший здесь юнец? Стоило ли собирать стольких женщин для того, чтобы выслушивать всякую ерунду?

Директор клуба смерил меня презрительным взглядом и предоставил слово женщине в третьем ряду, чье лицо скрывала чадра.

— Говорят, что сейчас женщин призывают снять не только чадру, но и укоротить юбки! Какой стыд! Неужели какой-нибудь уважающий себя мужчина захочет, чтобы его сестра или мать ходила с открытым лицом, на высоких каблуках?! Просим тех, от кого это зависит, в следующий раз присылать к нам в клуб пожилых людей, а у этого еще молоко на губах не обсохло, и он смеет нас учить жизни!

В зале стало шумно и тревожно.

— Края моей чадры украшает не один ряд золотых монет! — выкрикнула еще одна в чадре. — Если мой муж когда-нибудь услышит о таких разговорах, которые осмелился вести здесь этот молокосос, он свернет ему шею!

К сцене подошла молодая светлолицая женщина.

— Как говорится, всякий по-своему солнце видит, а еще говорят: «Ардебиль — большой город, и каждый в нем хозяин сам себе». — Она помолчала. — Что вы напали на этого паренька? Сами ничего решить не можете, уж лучше бросать камни в человека, который ничего плохого вам не сделал! — Она окинула взглядом зал и медленно пошла к своему месту, высокая, спокойная.

Директор клуба постарался закрыть собрание и выпроводить всех женщин домой. Я вышел вслед за ним и увидел, что в комнатке за сценой сидит работник уездного отдела молодежи, веселый энергичный парень. Он подмигнул мне:

— Говорят, ты тут вел недозволенные речи? Что, если об этом услышат в уездном комитете комсомола?

— Присылают тут всяких! — зло бросил директор клуба.

Я покраснел. А парень из отдела молодежи неожиданно сказал спокойно:

— Доклад был очень интересным и содержательным. Все слушали его с большим вниманием.

— Особенно в том месте, когда докладчик предложил забрать и сжечь чадру у каждой женщины! — съязвил директор клуба.

Я решил не остаться в долгу.

— Наверно, у товарища директора женского клуба собственная жена спрятана под чадрой, поэтому ему не понравилось мое выступление, — сказал я.

Представитель укома расхохотался.

— Действительно, из ста собравшихся в клубе женщин лишь три-четыре рьяно защищали чадру, — поддержал он меня. — Задача директора клуба заключается в том, чтобы в нужный момент прийти на помощь выступающему, а не вставлять ему палки в колеса. К тому же, уважаемый, до нас дошли сведения, что в собственной семье вы соблюдаете то положение, с которым призван бороться женский клуб! К лицу ли это директору? Не знаю, как на это другие смотрят, но думаю, что найдется человек, который напишет о ваших замашках в газету «Карабахская беднота». — Представитель укома при этом выразительно глянул в мою сторону.

«Неужели, — подумал я, — он знает о моем фельетоне в газете?»

Директор надулся от злости, но спорить с нами не стал.

Вернувшись в партийную школу, я зашел к директору, чтобы рассказать, как прошла моя лекция. Но, к моему удивлению, Муслим Алиев не очень одобрил резкость и категоричность моего выступления.

— В таких вопросах, Будаг, надо быть более терпеливым и не рубить сплеча.

Но на заседании отдела пропаганды уездного комитета партии, созванного назавтра, чтобы подвести итоги лекционной работы слушателей партшколы, он поддержал меня. Здесь присутствовали педагоги партийной школы, секретарь нашей партийной ячейки, руководители тех организаций, где проводились лекции, в том числе и директор женского клуба. Он косо посматривал на меня. Слушатели сидели рядком на диване, чуть в стороне ото всех.

Первым выступил секретарь уездного комитета комсомола и рассказал о выступлениях слушателей. В самом конце он говорил о том недовольстве, которое возникло в связи с моим выступлением в женском клубе.

За ним слово взял директор женского клуба, который начал с нападок на меня, дескать, это заметили и женщины, присутствовавшие на собрании: мол, лектор «слишком молод и неопытен», «резок в своих суждениях».