Спектакль так и не закончили. Когда волнение и возбуждение, вызванное пожаром, улеглось, Новруз Джуварлинский смеясь сказал:

— Что хорошего можно ждать от спектакля, где женскую роль исполняет Будаг, а суфлером пригласили сеида Али? Надо было с самого, начала вызвать пожарную команду! — А потом обратился к сеиду: — Слушай, Али, а как у вас, сеидов, отнесутся к тому, что ты играл на сцене?

Сеид не остался в долгу перед Новрузом:

— А может быть, я правильно все сделал, за что же меня должны осуждать мои братья?

Но тут вмешались музыканты, аккомпанировавшие в нужных местах. Один из них желчно спросил:

— Не понимаю, зачем было нас приглашать, если едва лишь мы начинали играть, как ваш руководитель тут же прерывал нас?!

Муслим Алиев, стоявший тут же, удивился:

— Как это — прерывал?

— Ну да, как только мы начинали играть, он стучал карандашом об пол и вынуждал нас остановиться!

Все повернулись к «суфлеру». Он тут же перешел к трудностям своего задания:

— Во-первых, вы все готовились целый месяц, а мне велели читать сразу же! И во-вторых, я не знал, что ваши музыканты такие тупые. У меня привычка, я всегда стучу карандашом, едва слышу музыку. Когда я стучал, я вовсе не думал прерывать их игру, — наоборот, только удивлялся тому, что они ни одной песни не доиграли до конца!

— Почему ты нас не предупредил, что, у тебя такая привычка? — возмутился Новруз.

— Как я могу в себе осуждать то, что заложено во мне по воле всемогущего аллаха? И не тебе, безбожнику, делать мне замечания! Неужели ты не боишься гнева аллаха?

— Хватит тебе надеяться на милосердие аллаха, сеид! Подумай лучше о той, чтобы вступить в комсомол! Когда ты возьмешься за ум, несчастный? С помощью своего предка ты далеко не уедешь!

Али смолчал. Мне показалось, что он все-таки побаивается и директора школы, и Новруза, и не всегда уповает на силы своего святого предка.

Если говорить откровенно, я все чаще задумывался над тем, отчего Новруз, все время наскакивающий на основы шариата и на святых мучеников, до сих пор не наказан за богохульство. Я был совершенно уверен, что за насмешки и надругательства над священными именами, которые мы беспрестанно слышали от него, он давно должен превратиться в камень или сгореть в аду. А он день ото дня становился все напористей и веселей. Мне все время хотелось его одернуть: «Поступил в школу, так учись, и нечего цепляться к другим! Можешь сам не верить, если не страшишься гнева пророка, но другим не мешай!» Но вслух я этих слов не произносил.

Религиозные споры в школе шли постоянно; думаю, что не один я не спал ночами и раздумывал над доводами, которые приводили противники религии.

Однажды учитель Гюльмали Джуварлинский дал мне небольшую книжку:

— Возьми, прочитай. А потом поговорим!

На обложке стояло имя автора — Мамед Сеид Ордубады. Я знал, что он известный поэт и писатель. Книга называлась «События в Кербеле».

Это было именно то, что меня интересовало больше всего. Я едва смог дождаться момента, когда начну читать. После обеда пришел к себе в комнату, сел на кровать и открыл книгу.

Только недавно, во время ашуры, я вспоминал тех несчастных, кто подвергся гонениям и смерти в Кербеле много веков назад. Вместе со всеми я оплакивал имама Гусейна и его сподвижников, твердо веря в их святую миссию.

А в книге эти события рассматривались как политическая и религиозная борьба за власть представителей разных направлений ислама. Об имаме Гусейне в ней говорилось как об обыкновенном предводителе племени, который хотел властвовать над другими. Но имам Гусейн оказался побежденным своими противниками, потому что у него было меньше оружия, и сторонники его оказались в меньшинстве. Автор убеждал, что имам Гусейн был обыкновенным рядовым человеком.

Я закрыл книгу и положил под подушку. Противоречивые думы обуревали меня. Я понимал, что даже само чтение такой книги — святотатство. Но и не читать ее я не мог.

Читал со страхом, боязнью. Перед моими глазами снова оживали картины, о которых я думал с детских лет. Сирийская пустыня, река Евфрат, город Кербела… Здесь произошла кровавая битва, натягивалась тетива луков, летели копья и стрелы, ржали в страхе кони, во имя аллаха и его пророка сражались и умирали соратники праведного имама Гусейна. Их жены и дети, подгоняемые плетьми, брели по страшным, полыхающим от жара, дорогам на Дамаск…

Я не мог прийти в себя долгое время от растерянности и удивления. Мне с детства втолковывали, что за пророка и его имамов не жаль отдать жизнь, что поступки их и слова священны для каждого мусульманина, что и в мыслях не может быть сомнения в их правоте и всемогуществе. А тут в книге напечатано обратное всему этому, и автора за это не покарал аллах, и меня, читавшего греховную книгу, не тронули имамы.

Когда меня встретил Гюльмали, он не стал расспрашивать о моих впечатлениях от прочитанной книги, а попросил выступить на уроке и пересказать содержание книги.

В начале урока учитель шутливо сказал:

— Пусть сын высоких гор расскажет нам о событиях, происходивших в Кербеле.

Я рассказал о том, что младший брат имама Гасана — имам Гусейн, живший при Муавии в изгнании в Медине, откликнулся на зов сторонников своей семьи. Покинув Медину, он двинулся к Куфе, чтобы соединиться с ними. Имама Гусейна преследовали омейядские всадники, которые окружили преследуемого у Кербелы. Десять дней Гусейн, сопровождаемый небольшим, плохо вооруженным отрядом своих сторонников, надеялся, что случай выручит его. Командующий халифским войском хотел вынудить отряд Гусейна сдаться без боя. Но они упорствовали. Завязался бой четырехтысячного войска халифа с маленьким отрядом Гусейна. Весь отряд во главе со своим предводителем был разбит наголову.

Гюльмали Джуварлинский поблагодарил меня и сказал, обращаясь ко всем:

— Не стану что-либо добавлять к рассказу Будага. Подумайте сами над тем, что услышали, а ты, Будаг, — над тем, что прочел.

Когда же я хотел вернуть учителю книгу, он сказал, что дарит ее мне.

В школе постоянно ощущался недостаток продуктов. Муслим Алиев очень рассчитывал на то, что бакинские товарищи не оставят нас в беде, и поехал в Баку просить о помощи.

Эта поездка коренным образом изменила положение дел в школе. Увеличилась норма хлеба для слушателей, наладили снабжение мясом и маслом. Кроме того, школе выделили пятьдесят овец. Руководство школы решило, что лучше всего нанять чабана, который бы неотлучно был при отаре. И знали бы вы, кто пришел наниматься на работу к нам! Мой старый друг Керим, с которым мы подружились еще в Эйвазханбейли, а потом пасли вместе скот и в Учгардаше!..

Не было предела нашей радости. Мы обнялись и расцеловались, как братья. Керим рад был за меня, но ему тоже не терпелось начать учиться. Я сказал об этом Гюльмали Джуварлинскому.

— Послушай, Керим, если ты будешь хорошим чабаном для нашей небольшой отары и овцы доживут до весны, то я засчитаю тебе это за вступительный экзамен в нашу школу, — пошутил он.

Керим серьезно отнесся к словам учителя. Днем он пас овец на тех склонах гор, где еще сохранилась трава; ночью же загонял их во двор соседнего дома, разрушенного во время распрей между армянами и мусульманами.

В комнатах брошенного дома Керим устроил нечто вроде загона для овец, а в одной из комнат занимался сам, готовясь к поступлению в нашу школу. Когда выпадала свободная минута, я забегал к Кериму, чтобы помочь ему.

И в партийной школе дела пошли на лад. Из Баку Муслим Алиев привез любопытную новость: успешно окончившие шушинскую партийную школу будут направлены в Баку, в Центральную тюркскую партийно-советскую школу. Я не сомневался, что окончу школу одним из лучших. Мечты о том времени, когда поеду в Баку учиться, не давали мне покоя! Скорей бы!

Начало 1923 года в Шуше ознаменовалось сильными морозами и снегопадами. Три дня подряд валил снег. Замело все дороги в округе. Казалось, что нас отрезало от остального мира. Даже до овчарни, устроенной Керимом в соседнем доме, не так-то просто было добраться. Несколько часов подряд, выйдя с лопатами на улицу, мы прокладывали путь в нижнюю часть города, чтобы привезти оттуда хлеб. Вот когда мы добрым словом вспомнили бакинских товарищей, которые выделили для нас полсотни овец. Если бы не овцы, нам пришлось бы затянуть потуже ремни. А так через день повар резал одну овцу и готовил нам вкусные, сытные обеды.