— А чья же?

— Обстоятельства против нас. Положение серьезное: в селах много работы, классовый враг поднимает голову. А я на такой должности, что любое дело касается меня…

— Я уже много раз слышала о тяжелом положении, — перебила меня Кеклик. — И оно никогда не кончится! Я уже больше не могу. Отправь меня к родителям!

— Ты раз и навсегда выбрось мысль о возвращении. Ведь не все же время будет так. Деревня заживет спокойной жизнью, колхозы окрепнут и станут богатыми, а мы с тобой будем с утра и до вечера сидеть рядышком!..

— Я уже много об этом слышала!

— Не веришь?

Кеклик покачала головой:

— Нет! Постель мягка, а спать жестко! Тебе надо было жениться позже, Будаг!

— Как у тебя язык поворачивается говорить такое?

— Удивительно, что он вообще поворачивается, скоро я стану немой, — ведь не с кем словом перемолвиться!

— А сын? Неужели ты забыла, что нас соединяет?

— Если так пойдет, то и любовь угаснет, Будаг!

— Ну, о чем ты говоришь?!

— Хотелось бы мне знать: неужели все члены партии готовы променять любовь близких на любовь к Советской власти?

— Я не узнаю тебя, Кеклик! Советскую власть любят, как тебе известно, не только партийцы, но все преданные ей люди: и беспартийные, и крестьяне, и ты сама!

«Мало мне работы на службе, — подумал я. — Вместо того чтобы отдохнуть, я вынужден заниматься пропагандой в собственном доме!..» Но меня выручил телефонный звонок. Я тотчас снял трубку, а Кеклик язвительно заметила:

— Готовься, тебя посылают по важному делу в деревню.

Звонил Сулейманов. Он готовился в дорогу и попросил ненадолго зайти к нему.

Встретил он меня в совершенно пустой квартире. В открытую дверь соседней комнаты видно, что вещи упакованы, на скрученные узлы с постелью грудой навалена кухонная посуда и какие-то свертки.

— Вот, получил назначение в Баку, в центральный аппарат.

— Поздравляю!

— Не знаю, радоваться мне или огорчаться. Но приказ есть приказ! — И, помолчав, вдруг добавил: — Если тебя поставят на мое место, как ты?

— Нет, не смогу, характер у меня не тот!

— А ты думаешь, что я родился чекистом? Начнешь, как я, работать, привыкнешь, научишься.

— Извини, но из меня чекиста не получится, так что сними этот пункт с повестки дня.

— Как знаешь… Я уезжаю, а тебе здесь работать. На этой должности ты бы мог многое сделать!

— Даже тебе не удалось освободиться от своего заместителя, а что говорить обо мне?

— Ты горячий, напористый, у тебя бы получалось.

— Что еще скажешь? Но разреши сначала я открою окно, очень у тебя накурено.

Я заметил, что Сулейманов охотно согласился открыть окно, но не придал этому значения. В комнату влился прохладный чистый воздух.

— И Мадата Кесеменского от вас забирают в Тифлис, в крайком партии, — сообщил он новость.

— А это ты от кого узнал?

— Инструктор крайкома сказал. А на место Мадата Кесеменского сюда переводят секретаря Лачинского райкома партии. Он, кажется, лезгин.

Я не стал поддерживать эту тему, а с сожалением заметил:

— Ты уезжаешь, секретарь тоже, Нури Джамильзаде ушел из райкома, кто следующий?

— Нури Джамильзаде никуда не ушел, стал прокурором, и это всем нам только на пользу! Сильный удар по врагам партии! И сумел снискать популярность в районе тем, что резко критиковал бывшего прокурора за нерасторопность, нарушение законности делопроизводства, потворство преступникам. Кстати, именно Мадат Кесеменский, который, как тебе известно, не любит Нури, и предложил Джамильзаде на должность прокурора! Он очень ратовал за утверждение Нури в этой должности.

— А почему, как ты думаешь?

— По-моему, тут много причин. Я не исключаю и того, что он хотел удалить Нури из райкома партии.

— А члены бюро?

— Все голосовали «за», и я в том числе. Учти, что на это место претендовали другие, кому бы не следовало давать в руки такую прекрасную возможность влиять на судьбы людей! В том числе и мой заместитель Балаев.

— Хорошо, убедил. Какие еще новости?

— Ходжаталиева посылают заведующим хлопкосборочным пунктом в Хындрыстане.

— Не справился с отделом, думают — на сборочном пункте будет на своем месте? Ведь он коробочку хлопка никогда не видел. Как он определит сортность, процент влажности, да мало ли что? Кому пришла в голову эта идея?

— Как кому? Кто у нас его защищает?

— Салим Чеперли?

— Угадал!

Я остановился прямо перед Сулеймановым:

— А тебе удалось выяснить, где и когда принимали Салима Чеперли в партию?

— Пока не задавай вопросов по этому поводу, — нехотя ответил Сулейманов.

— Чтобы только распутать это, стоило б согласиться занять твое место!

— Из-за этого не стоит.

— Почему?

— Могу сказать одно: представь себе, все старые партийцы его знают и защищают!

— Меня не удивляет, что старые коммунисты защищают Чеперли, — возможно, и был член партии под такой фамилией. Меня удивляешь ты, знающий от меня, что он сменил по каким-то причинам свое имя и биографию! Ты бываешь строг и к более мелким провинностям, а тут на свободе гуляет человек под чужой фамилией, и вы не обращаете на это внимания. Хотя я тебя не упрекаю… Тот комиссар, который привез тебе назначение в Баку, устраивал, как я узнал, кутежи в Шуше именно с Чеперли!

Сулейманов отвел глаза в сторону, и я сказал ему сгоряча:

— Будто новости это для тебя!.. Рыбаку рыбу не продают! Зато убежден, что ты не осведомлен о моей встрече с Чеперли в Кузанлы. С ним и с Кяхрабой Джаваирли. — И я красочно нарисовал картину моего недавнего приезда в дом председателя Кузанлинского сельсовета.

Когда Сулейманов узнал, что я выложил Чеперли все, что о нем знаю, он развел руками:

— Да, из тебя начальник не получится!

— А я и не собираюсь им быть.

— Зря ты сболтнул ему!

— А он и без того догадался, как только увидел меня.

— Теперь я понимаю, почему Чеперли собирает материал о тебе!

— Какой материал?

— Ты освободил от посева хлопка бекскую вдову Бике-ханум?

— Да. Еще какие преступления?

— Выдвинул заведующим отделом здравоохранения профессора, чье прошлое туманно.

— Еще что выудил?

— Подрываешь авторитет председателя райисполкома.

— Что ж, все правильно, ни от одного факта я не собираюсь отказываться. — Только я сказал это, как неожиданная мысль подтолкнула мой следующий вопрос: — Послушай, хотя тебя тогда здесь не было, но, может быть, ты знаешь, за что был арестован два года назад учитель русского языка из школы в Геоктепе Гасан Эйвазханбейли, больше известный как Гасан-бек? Где он сейчас находится? Если ты сможешь дать мне хоть какие-нибудь сведения о нем, я буду тебе чрезвычайно благодарен.

— А откуда ты знаешь Гасан-бека? Что у тебя с ним общего?

— Во-первых, он помог нам, когда моя семья батрачила на его брата, уйти из Эйвазханбейли. И еще помог скрыться моему отцу, когда на его след в Учгардаше напала охранка. Мне судьба Гасан-бека небезразлична.

— Дай несколько дней сроку.

Я поздно вернулся домой. Не было никаких сил отвечать на расспросы Кеклик. Голова раскалывалась от боли.

И на следующий день мое настроение не улучшилось. Дома я ловил тоскливый и мрачный взгляд Кеклик. Чувствуя нервозность матери, хандрил и капризничал Ильгар. И на работе круговерть, которой нет конца.

Открылся пленум ЦК АКП(б), в Баку уехали Мадат Кесеменский и Салим Чеперли. В тот же день в газете «Коммунист» была опубликована моя статья, озаглавленная: «Не допускать нарушений». За день до ее появления я позвонил в Баку и попросил дополнить одним абзацем, в котором рассказал о перепаханных землях, уже засеянных зерном.

Статья вызвала переполох в Агдаме и селах нашего района. В первичных ячейках колхозов прошли летучки и обсуждения, в результате чего стало ясно, что коммунисты на местах согласны со мной.