Власти из волости решили открыть школу в Караджаллы. Приехал и учитель, только никак не могли найти подходящее помещение. Решили занять под класс комнату у одного из богачей. Но ни одному хозяину не хотелось, чтобы класс был в его доме, поэтому при приближении школьной комиссии хозяин дома прятался.

Наконец выбор пал на дом нашего соседа, самый большой в Караджаллы. Хозяин узнал о приближении комиссии слишком поздно и не успел спрятаться вне дома. Он залез под тюфяки и одеяла, сложенные одно на другое возле стены в большой комнате.

Жена хозяина сказала, что муж в соседнем селе и она ничего не может сказать комиссии. Все двинулись к двери, и тут председатель сельсовета заметил ноги, торчащие из-под груды одеял. Делая вид, что он ничего не заметил, председатель задержал комиссию и внезапно начал говорить, как разместить в комнате столы для учеников:

— Вот здесь мы поставим первый ряд, здесь — второй, а учительский стол и доска будут стоять здесь. — Он сапогами наступил на торчащие ступни хозяина. Тот взвыл от боли. Хозяину дома ничего не оставалось, как вылезти, отдуваясь и краснея, из своего убежища.

И школа начала работать. Но без меня: караджаллинские ребята учились, а я пас скот. Впрочем, если бы у меня и было время, делать в этой школе мне нечего: здесь начинали с изучения алфавита.

Все бы хорошо, если бы не приставания двоюродной сестры хозяйки дома. Она сделала мою жизнь просто невыносимой. Вначале она просто обхаживала меня, заискивающе улыбалась, а в последнее время норовила обхватить меня руками или, подкравшись сзади, ударить меня шутливо по голове, так что папаха съезжала мне на глаза.

Я как-то пожаловался на нее хозяйке. Но сама хозяйка, ничего не ответив мне, почему-то рассмеялась и внимательно посмотрела на меня.

Тогда я сам решил проучить свою мучительницу. Каждый день, возвращаясь с пастбища с телятами, я приносил две-три охапки сухого терновника. Сложив их возле очага, я подсаживался поближе к огню, чтобы отогреться после целого дня на морозном воздухе. В тот день, собирая дрова, я запасся длинными и острыми, как кинжалы, колючками. Перед тем как зайти домой, я снял папаху и воткнул в нее с внутренней стороны больше трех десятков колючек. Пригнав телят домой, я, как обычно, внес дрова в дом и, сложив возле очага, присел к огню погреться. И тут же услышал быстрые шаги. Не успел я и глазом моргнуть, как двоюродная сестра хозяйки, едва дотронувшись до моей папахи, с диким воплем отпрянула от меня. Сдвинув с глаз папаху, я оглянулся и тут же пожалел о содеянном: с удивлением и страхом рассматривала она свои окровавленные ладони.

В эту ночь я так и не заснул, размышляя, что мне делать дальше. Я никак не мог понять, отчего все так получилось, и вдруг неожиданно мне на ум пришли слова хозяина в самый первый мой день в Караджаллы: «Чем чужой придет и будет есть у нас, лучше ты ешь наш хлеб, как собственное дитя, да и живи с нами вместе». Теперь я понял ухмылку хозяйки, когда пожаловался на ее двоюродную сестру.

Но в мои планы вовсе не входила женитьба! И более того: чабаны и пастухи кроме еды получали деньги за свой труд, а я на правах будущего родственника не видел еще ни одной копейки и, как понял сегодня, никогда не увижу. Уйду ли я сегодня, уйду ли через месяц — в моем кармане будет так же пусто, как и в первый день. А если я заболею?

Я еще сам не знал, что намереваюсь сделать, когда руки откинули попону, которой я был укрыт, и принялись зашнуровывать чарыхи.

Холодным морозным утром я оставил Караджаллы и вышел на тянувшуюся вдоль Аракса дорогу. Эти места мне были хорошо знакомы. Полтора года назад, еще при жизни матери, в Горадизе, по этой равнине я направлялся в Чайлар. Теперь я шел к Горадизу.

Сильные ветры с Аракса забили снегом ущелья, засыпали дороги. Я проваливался в сугробы, скользил по ледяной корке, которая покрывала снежные поля, падал, вставал и продолжал идти упорно вперед.

Этот тяжелый и непривычный для меня путь по снежным равнинам не казался мне трудным. Я знал, что вытерплю все, чего бы это мне ни стоило.

Как я узнал в последние дни, в Учгардаше жила моя единственная теперь сестра. Там я найду и кров, и пропитание. Там я найду и работу, а осенью, если улыбнется мне счастье, пойду учиться.

Раньше я никогда не бывал в кочевье Кавдар, хотя слышал о нем достаточно, ибо здесь жили родственники матери — мои двоюродные братья и сестры.

Кавдарцы — кочевники, каждую весну они покидают свои места в поисках пригодных пастбищ и возвращаются, когда наливаются жиром бараньи курдюки. Двоюродных сестер выдали в Кавдар замуж за местных парней, а двоюродные братья перебрались сюда, когда бежали от войск дашнаков.

Кочевье лежало на моем пути, и я решил зайти в Кавдар и разыскать родичей. Если удастся, думал я, пережду холодные дни, и кто знает, авось кто из родственников положит мне в карман какую-нибудь мелочь и еду в мешочек. Я шел по заснеженной равнине Геян, и мысль о родичах, которые мне помогут, согревала меня.

А дороге не было конца. С каждым шагом труднее идти. Я учащенно дышал, спина взмокла от пота.

Солнце поднялось высоко, мороз спал, а снег слепил глаза. Геянскую низину будто окутали саваном, белые-белые поля простирались до самого горизонта. Лишь чернели южные отроги гор и отвесные скалы.

Сначала была отчетливо видна протоптанная людьми и скотом тропа на снегу, а потом она стала менее заметна, пока вовсе не исчезла. Я шел наугад, а когда увидел следы каких-то зверей, остановился. Возможность встречи с четвероногим хищником ужаснула меня. Я огляделся по сторонам, но решил, что направление выбрал правильное.

Путь казался бесконечным, найти человеческое жилье — недосягаемой мечтой, а увидеть родичей — и вовсе недостижимой целью.

Быстро вечерело. Холод снова давал о себе знать. На равнине сталкивались ветры, дувшие с Аракса, с теми, что низвергались со склонов гор. Буранные завывания тревожили душу. Когда ночь надвинулась на меня, впереди показались огни деревни.

В первом же доме я спросил про кочевье Кавдар. Хозяин дома успокоил, что это близко, и показал, как идти.

Теперь дорога шла по берегу реки, то и дело пересекая ее. Трудно было ступать по скользким мокрым камням. Уже в полной темноте я подошел к первой кибитке; на мое счастье, она оказалась той, которую я искал: здесь жили мои родственники.

Три моих двоюродных брата сидели возле очага, а невестка, жена старшего из них, раскладывала по тарелкам рисовую кашу с бараниной.

Первым увидел меня старший брат, тот самый, который работал вместе с отцом на промыслах в Баку. По его хмурому взгляду я сразу понял, что мой приход его вовсе не обрадовал. Зато младшие братья с радостью кинулись мне на шею, а невестка заплакала от радости. И я не сдержал слез, но плакал от обиды.

Я валился с ног от усталости и поэтому сел, не обращая внимания на недовольство, промелькнувшее в глазах двоюродного брата.

Невестка протянула мне полную тарелку каши с кусками жирной баранины. Я быстро и жадно все съел и сильно вспотел.

За все это время старший брат не проронил ни слова, сидел как немой. Он угрюмо слушал мои ответы на вопросы жены и младших братьев. Я рассказал им о матери и отце, о сестрах.

Наконец-то старший двоюродный брат обрел дар речи.

— Что ты думаешь делать? К кому собираешься устраиваться на работу? — спросил он у меня явно недружелюбно.

Я растерялся.

— А что случилось? — попыталась жена урезонить своего мужа. — Разве горит? Пусть настанет утро, тогда поговорите… Что за спешка?

А один из младших братьев просительно обратился к старшему:

— Пусть Будаг поспит сегодня со мной!

Второй поддержал его:

— Брат, прошу тебя, разреши эту ночь провести у нас!

Жена брата начала сердиться:

— Сегодня ночью Будаг никуда не пойдет! Где это видано выгонять брата из дома?! Пусть сегодня отдохнет, посмотри, как он устал!