Он удивленно глянул на меня из-под густых, нависших над глазами бровей и улыбнулся, поглаживая пальцами усы.

— Ты же был в армии, а не в тюрьме. Или ты не переписывался со своими друзьями? Они должны были написать тебе о комиссии, которая раскрыла массу безобразий!

— А что? — Но ответ мой был, как я почувствовал, невпопад. — Кто боится волков, тот не держит баранов!

— Ишь ты какой! Действительно, пережитки старого все еще сильны, но не следует сидеть сложа руки!

— А я и не сидел!

— Ты с какой целью пришел сюда?

Не успел я ответить, как в комнату вошел Али Назми. Услышав вопрос Джалила Мамедкулизаде, он вмешался в разговор:

— Мирза! Будаг Зангезурлы активный корреспондент не только нашего журнала, но и газеты «Коммунист». Он еще не получал у нас гонорара.

— Ну, так бы и говорил! — Джалил Мамедкулизаде с укоризной смотрел на меня. — И советую тебе всегда обходиться без адвокатов!

Мои щеки пылали, от стыда я вспотел, а Джалил Мамедкулизаде о чем-то шутил с Али Назми. Им было не до меня. Потом Мамедкулизаде написал что-то на листке бумаги и протянул мне:

— Передашь Марусе, когда будешь уходить, она усладит медом твои уста.

Я поднялся и пожал протянутую мне руку.

— Если ты пробовал свою силу, то считай, что победил меня. Пребывание в армии вдохнуло в тебя такую мощь, что чуть мою руку не смял!

— Простите!..

— Советую употребить избыток сил на борьбу за наши идеи. К тому же и корреспонденту нужны силы, чтобы писать правду!

От волнения я покраснел и так смутился, что забыл передать Марусе записку. Очнулся я только на улице. Снова поднялся на второй этаж, но в первой комнате никого не оказалось. Зато с жилой половины доносился голос Джалила Мамедкулизаде. После очередной фразы раздавался взрыв хохота. Я не решился открыть дверь. Вспомнил, как говорили, что главный редактор часто читает сотрудникам «Молла Насреддина» свои рассказы. Наверно, и сейчас происходило подобное. А может, подумал, они надо мной смеются?

Постояв минуту в нерешительности, повернулся и бесшумно закрыл за собой дверь.

Наверно, нет в Азербайджане места лучше, чем Шуша! Чистейший горный воздух здесь, целебные воды источников, мягкий климат способны поставить на ноги умирающего.

Я выбрал для короткого отдыха, который неожиданно выдался у меня, Шушу — здесь у меня были друзья, здесь прошла часть моей жизни. И не только отдых гнал меня сюда: хотелось присмотреться к здешней жизни в поисках новых материалов для моих сочинений — рассказов или очерков.

Нежданной радостью явилась весть о том, что Мансур Рустамзаде тоже решил провести отпуск в Шуше и уже выехал туда. Перед отъездом я послал ему телеграмму. Телеграфировал и Кериму, но он почему-то не встретил меня, зато доктор был первым, кого я увидел, когда фаэтон, привезший меня из Евлаха, подкатил к караван-сараю у Шайтан-базара. Его улыбающееся лицо дышало спокойствием.

Доктор поставил непременным условием, чтобы я остановился в доме его матери. Я отнекивался, но не очень…

Мансур Рустамзаде привез меня к небольшому двухэтажному дому и объяснил, что вместе с матерью — тетушкой Бильгеис в доме живет и сестра Сакина с четырьмя детьми (сестра Мансура недавно овдовела).

Предупрежденные о моем приезде, женщины приветливо встретили меня, привели к расстеленной в саду скатерти, на которой были расставлены вазочки с вареньем и медом, а большая кружка — до краев наполнена густыми сливками.

Тотчас подали чай. На первых порах женщины стеснялись меня и поэтому скоро с детьми скрылись в доме, оставив нас с Мансуром наедине. После первого же стакана чая он закурил и начал рассказывать мне о том, что пережил за это время. Он старался выговориться, словно давно ни с кем не говорил. Рассказал о лачинских новостях. Джабир пока заведует уездными профсоюзами, но со дня на день ждут его назначения руководителем строительства курорта в Курдистанском уезде. Оказывается, за то время, пока я был в армии, Рахмана Аскерли назначили членом Верховного суда в Баку. Его по сей день замещает председатель уездного исполкома Рахмат Джумазаде.

— Он так прибрал всех к рукам, что никто не смеет пикнуть. — В голосе Рустамзаде звучало восхищение, несколько удивившее меня.

— А как он относится к нашим?

— Как к кому…

— Ну, например, к Нури?

— Нури вернули на прежнюю работу.

— А Тахмаз Текджезаде?

— Единственно, кто не нравится Рахмату Джумазаде, — Тахмаз. Не любит он его.

— Почему?

— Приедешь в Лачин — сам узнаешь, — уклонился он от ответа. — А может быть, тебе расскажет Нури. Он послезавтра приедет сюда в отпуск. Ты лучше расскажи о себе. Как твое здоровье?

— Моя последняя болезнь так меня напугала, что я уже подумывал: не прощаюсь ли с жизнью? Эти частые воспаления легких!.. Врачи в лазарете говорили, что я должен укреплять легкие, не то худо будет. А теперь я радуюсь и тому, что жив остался.

— Твоим здоровьем теперь займусь я! Надо что-то придумать, чтобы никаких рецидивов болезни впредь не было. Сейчас в Шуше много врачей: приехали на отдых, есть из Баку. Кстати, я вчера видел специалиста по легочным заболеваниям, постараемся попасть к нему на консультацию.

Мне отвели комнату, и Мансур проводил меня спать.

Когда я проснулся на следующий день, время приближалось к полудню. Рустамзаде дома не было, а из кухни доносились голоса женщин, готовивших обед. Около меня на табуретке стояла кружка со сливками и на тарелке благоухал горячий чурек.

Я встал, умылся, позавтракал. Тут пришел Мансур, который развил бурную деятельность, чтобы поправить мое здоровье.

Я еще не был голоден, но он заставил меня плотно пообедать и вывел, точно маленького, прогуляться по Джыдыр дюзю. Я вспомнил дни, проведенные здесь, в моих ушах звучали голоса знакомых мне людей: Дарьякамаллы, Гюльджахан, Гюльбешекер, Имрана… И голоса моих, увы, рано ушедших родных.

Шуша, окруженная со всех сторон горами и густыми лесами, была отсюда особенно хорошо видна.

— Скажи, Будаг, а чем ты собираешься заняться, когда подлечишь легкие?

— Сказать откровенно, больше всего мне хочется быть учителем в начальной школе в одном из горных сел. Летом приезжал бы на курсы повышения квалификации, а заодно готовился бы к поступлению в университет.

— Прекрасная идея! Надо будет переговорить с Нури, когда он приедет.

— Салам алейкум, братец Будаг! — услышал я и оглянулся.

Рядом с нами стоял зять Керима, муж его старшей сестры. Мою протянутую руку он стиснул так, что я чуть не охнул. А Рустамзаде только сказал:

— Ну и силища! Аллах не обидел его ни ростом, ни телосложением!

Пока я безуспешно пытался вспомнить, как зовут зятя Керима, он застенчиво улыбался. Рустамзаде не знал Керима: я еще не успел о нем рассказать.

На мои расспросы о семье, детях и Кериме зять его отвечал обстоятельно:

— Керим неделю назад взял отпуск и приехал отдохнуть в Зарыслы, — сказал он, а потом добавил, что все ждут, когда я приеду к ним в гости.

— А у Керима кто, дочь или сын?

Он вздохнул, ничего не ответив; на его лице была видна растерянность. Я ничего не понимал, а он только вздыхал и многозначительно поглядывал на меня. «Беспокойство какое или робеет?» — подумал я. А возможно, это происходило от его излишней скромности: неловко (не принято у нас) говорить о семейных делах при чужом человеке.

— Передай Кериму привет и попроси, чтобы нашел возможность приехать сюда повидаться со мной. А еще скажи, что я очень скучал без него!

Глядя себе под ноги, зять Керима словно хотел пробуравить землю острым носком своего чарыха, вздыхал и недовольно хмурился.

— Клянусь твоей жизнью, Будаг, — вдруг с решимостью выпалил он, — если ты сегодня же не поедешь со мной в Зарыслы, никто из нас больше никогда не посмотрит в твою сторону и имени твоего не произнесет.

Все это время Мансур стоял молча. А услышав упреки старшего зятя Керима, почему-то насупился.