Несмотря на эти тревоги, мы тщательно готовились к празднованию третьей годовщины установления Советской власти в Азербайджане, который отмечается двадцать восьмого апреля.

Местный автор, уроженец шушинского квартала Мамаи, писал небольшие пьесы, одну из которых Микаил Велиханлы репетировал с нами к празднику. У меня роли в этом спектакле не было, но я ходил на все репетиции. Это была пьеса об историческом братстве азербайджанского и армянского народов. В спектакле участвовали двое слушателей-армян, учившихся в нашей школе и прекрасно говоривших на нашем языке.

Уездный комитет партии и работники исполкома придавали большое значение этому спектаклю. Решено было показать его не только для слушателей партийной школы, но и для всех желающих. Для представления выбрали зал неполной средней школы.

Назавтра после спектакля появилась статья в газете «Карабахская беднота», в которой хвалили слушателей нашей школы за мастерскую игру, воодушевление и энтузиазм. Автор статьи придавал большое значение тому, что в пьесе воспевается дружба двух братских народов.

Было решено приближающийся Первомай провести вместе с горожанами на демонстрации. В городе бесплатно раздавали бутерброды с маслом, вареные яйца, вкусные котлеты. Ели прямо в колонне демонстрантов, радуясь солнцу, весне, хорошему настроению. Все пели, танцевали и веселились. Только поздним вечером закончилось празднество.

А на следующий день слушатели партшколы отправились к источнику Иса-булаг, повар зарезал и освежевал двух последних овец из нашей отары. Кто собирал хворост и дрова для костра, кто затачивал из ивовых прутьев шампуры, другие помогали повару нанизывать мясо.

После шашлыка мы начали петь. Наши школьные музыканты знали множество песен — народных и сочиненных в последнее время. Пели и мою. Неподалеку, на той же поляне, веселились семинаристы.

Потом начались танцы. Каждый показывал все, что умел. Когда все устали, я предложил сыграть в игру, которой меня когда-то научила покойная Гюллюгыз: кто-нибудь говорил одну строку, другой придумывал к ней рифму-продолжение. Игра всех увлекла, никто не мог и вообразить, как много у нас оказалось способных «поэтов».

Только на одно мгновенье мне взгрустнулось. Я вспомнил праздничный шашлык, который устроил для семьи своей будущей жены Кербелаи Аждар.

Тот день оказался днем помолвки для бедной девушки. Я так и не смог ей помочь, хотя обещал. Тогда Гюльджахан впервые танцевала с Кербелаи Аждаром и в страхе от него убежала…

Один из слушателей предложил играть в «города». Не могу сказать, что многие из нас могли похвастаться знанием географии. Как всегда, самым находчивым оказался Новруз. Он называл города, о которых я впервые слышал, — а он их придумывал тут же, говоря, что они находятся в Джебраильском уезде. Все от души смеялись, когда находился человек, разоблачавший лгуна.

Неожиданно Новруз обратился к одному из наших школьных сеидов:

— Заклинаю тебя именем великого пророка, говори правду: хочешь ли ты жениться?

Сеид застенчиво опустил голову, но взгляд его карих глаз говорил о том, что для него вопрос Новруза не является таким уж неожиданным.

— Если откровенно, Новруз, то скажу тебе: неведение — благо, но быть незнающим — все равно что сидеть в темном тесном ящике.

— Ай да сеид! Ты прав! Перед знающим незнающий — слепец!

Так в шутках и разговорах незаметно пролетело время. Солнце давно село. Мы собрали посуду и погрузили все на ослов, привели себя в порядок и направились в город.

Неярко светила луна. Воздух был чистым и прозрачным. Из леса слышны были крики сов, пряно пахло цветами и травами; ноги легко несли нас по дороге, мы летели словно на крыльях.

На следующий день, в пятницу, в школе не проводились занятия. В те годы воскресенье не считали общим днем отдыха, и по старинке пятница была нерабочим днем. Веселье, начатое накануне, продолжалось в школе. К нам присоединились наши, учителя. Мы пели, танцевали, шутили до самой ночи.

Всем так понравилась маевка у Иса-булага, что к концу мая мы снова отправились за город, на этот раз в Дашалты. В складчину купили баранину, зелень, тендырные чуреки и лаваш. И хоть с Дашалты у меня были связаны не очень приятные воспоминания, я был рад снова оказаться здесь. Высокая трава, разросшиеся шелковицы, кусты ежевики — все было ярко-зеленым, блестящим, вымытым утренней росой.

В тот день мы много играли в лапту. Каждый старался отличиться своим искусством: те, кто родился в Магавызе, хорошо бегали, уроженцы Кубатлы точно попадали в цель камнем, джебраильцы во главе с самим Гюльмали Джуварлинским ловко бросали и ловили на лету мяч.

От беготни и стремления отличиться мы довольно быстро устали. Конечно, давали себя знать усердные занятия в школе и трудности прошедшей зимы.

Мы перешли к спокойным играм. Здесь показали себя акдашцы, которые знали множество прибауток, присказок, загадок.

Мы так увлеклись, что не обратили внимания на исчезновение «родственников пророка». Они вернулись уже под вечер изрядно пьяными. Оказалось, что они тайком купили у крестьян-армян две бутылки тутовой чачи, которую распили в лесной чащобе.

Слушателя, который первым обнаружил, что они пьяны, сеиды долго уговаривали не выдавать их. Но такое разве утаишь? Все собрались вокруг провинившихся, а они с тупой настойчивостью, свойственной пьяным, утверждали, что очень нас всех любят и что выпили самую малость.

Кто-то посоветовал затолкать их в реку; чтобы хмель выветрился. Вода в реке была еще очень холодной, но нашлись охотники искупаться и окунуть туда пьяных. Когда их вывели под руки из реки, у них зуб на зуб не попадал, но выглядели они много лучше, чем в первый момент, и уже не заверяли всех в своей любви.

Наш повар, который влез в реку вместе со всеми, пробыл в воде дольше всех. За привязанность к воде его в школе давно прозвали «водяной птицей».

Он особенно негодовал на сеидов:

— Ашуг говорит: «Жажду праздника, чтобы я мог спеть!» Молла больше всего надеется на поминки, на которых за чтение молитв по усопшему ему положена мзда. А сеид во все дома в округе заглянет в поисках своей доли, которую ему обязан отдать каждый правоверный мусульманин.

Все смеялись, а сеиды на сей раз смолчали: возразить нечего.

Уже поздно вечером мы вернулись в Шушу. Заметно похолодало. С гор тянуло сыростью. Ребята разбрелись по дороге: одни уже у самой школы, а другие — лишь добравшись до окраины.

Повар с Керимом гнали ослов, нагруженных посудой, по большой дороге, стараясь не отставать от слушателей. Я добежал до школы быстрее всех, казалось — ноги мои в этот день не знали усталости, мог бы идти хоть на край света!

В начале июня нам сообщили, что к концу месяца закончатся занятия и из Баку приедет специальная комиссия экзаменовать нас. Выдержавшие экзамены, как снова заверили нас, поедут в Баку, в Центральную тюркскую партийно-советскую школу. А кто не сдаст экзамены, будет направлен на работу в свою деревню.

Все заволновались. Не жалея сил и энергии, мы занимались с утра и до вечера. Наши учителя помогали нам, проводили дополнительные занятия, устраивали опросы, напоминавшие будущие экзамены. Мысль о строгости бакинской комиссии приводила нас в трепет.

Наступили жаркие дни. С рассветом мы поднимались с постелей, чтобы, пока еще прохладно, успеть позаниматься до завтрака. А потом забирались на склоны близлежащих гор, ложились на траву и начинали повторять все то, что учили весь год. Иногда забывали про обед и ужин. Только вечерняя прохлада прогоняла нас в школу. Ложились спать в эти дни мы в два-три часа ночи. Некоторые от усталости засыпали за столами с книгами и тетрадями.

И вот двадцать пятого июня прибыла долгожданная комиссия. В ней было три человека. Двадцать восьмого июня начались экзамены, которые продолжались и в первые дни июля. Страхи наши оказались напрасными. Все слушатели партийной школы сдали экзамены и получили свидетельства об окончании партшколы. Мы поздравляли друг друга, радовались, что закончились наши предэкзаменационные мучения, печалились, что расстаемся на лето.